3 Это о том, как трудно узнать, где в каждом из нас заканчивается то, что вы называете человеком, и начинается то, что вы называете животным.

«Если встречаешь врага, надо сначала попробовать заключить мир. Если это не получится, надо использовать обаяние. А если это не получится, надо обратиться к колдовству. Если и это не получится, надо уничтожить».

Питер Хёг – датский писатель, известность которому принесла «Смилла и ее чувство снега». Вышла она в 1992-ом году, но при этом была не первой книгой первого датчанина, переведенного на 30 языков мира. После «Смиллы» Хёг исчез с радаров на целых десять лет, ушел на дно, скрылся. Гораздо позднее выяснилось, что он путешествовал, занимался благотворительностью, писал, увлекался восточной философией. Еще через 10 лет с ним столкнулась я. И это изменило не все, но многое.

«Женщина и обезьяна» - четвертая книга писателя, изданная в 1996 году. Мне было 4 года. Впервые я прочла ее спустя 22.

Если коротко о главном: гибнущая в успешном браке, роскошной жизни и алкоголизме Мадален Бёрден начинает утро с безупречного макияжа, панической атаки и раствора 55-процентного спирта. Ее жизнь до 7 вечера наполнена теннисом, перерывом на кофе с дворецким, который больше похож на надзирателя, и все тем же раствором спирта, который продолжает поддерживать иллюзию богатой и счастливой домохозяйки.

«В пустоте внутри нее медленно разгоралось жаркое, пульсирующее пламя алкоголя. Из состояния, когда она была ничем, она быстро превращалась в нечто».

В 7 вечера с работы приезжает ее муж Адам –амбициозный ученый-биолог и одна влиятельнейших персон во всей Великобритании. Ужин, чай в библиотеке, сначала одна постель, потом разные спальни, полтора года прекрасного брака.

В одну из ночей Адам привозит в дом огромную человекообразную обезьяну, которая была обнаружена на берегах Балтийского моря. Эта находка должна возвести его карьеру к небывалым высотам, изменить жизнь. Но масштаб перемен оказался гораздо шире.

«Это о том, как трудно узнать, где в каждом из нас заканчивается то, что вы называете человеком, и начинается то, что вы называете животным».

Самая абстрактная из всех его книг. Где-то контур расплывчат, где-то ползет, где-то вовсе отсутствует. Сюжет напоминает ленивого зверя, который делает неуверенные шаги в направлении жизненных потребностей, но желание замереть побеждает.

«- Как вы называете друг друга? Ведь вы же не говорите «обезьяны»?
- «Люди», - ответил он. Мы называем себя «люди».
- А как? Как вы называете «нас»?
- «Животные», - ответил Эразм. Так мы называем вас».

Она ужасает. Ты долгое время плохо понимаешь, что происходит. Ждешь развития, знака, ответа на вопросы. Кульминационный момент наступает неожиданно по нескольким причинам: факт его существования в принципе слишком сильно разнится с реальностью, и такой грубости от Хёга не ждешь. (И да, это необходимо для читающего: очнуться, оклематься, прийти в себя от этого резкого движения. Ты осознаешь все причины До и следствия После. Но мозг настолько закостенел, заполнил только выделенные для него рамки человеческого, что переварить подобную перемену, разрушающую привычные устои, не в силах.) Хёг всегда был нежным и аккуратным, выводя на холсте даже самые страшные вещи в человеке. Но здесь в него словно вселился дьявол, разозлили люди: их инстинктивное начало, их спящее сознание и клокочущая внутри животная суть.

«В лишенных какого-либо подозрения лицах она увидела, что город погрузился в себя, что он, несмотря на свои семь миллионов жителей, свои телефоны, свой никогда не прерывающийся поток энергии, свою лихорадочную активность, свои потоки питательных веществ и отходов, просто-напросто отсутствует, что он погрузился в перманентное лишь изредка прерываемое небытие.

До этого мгновения Маделен не знала других форма бессознательного состояния, кроме ночного сна. Теперь она увидела, что, бодрствуя, люди тоже могут спать. Они спали, не замечая пространства, их обоняние спало, их слух, их зрение и осязание тоже спали. И их фантазия тоже спала, их воображение, которое одного могло бы оставить им возможность восприятия чего-то неизвестного, тоже спало».

Это была пощечина, которой он позднее умеючи замолит прощение, метафора станет понятной, обретет свое полноценное тело – смысл. Настолько, что затрепещет где-то внутри головы новой идеей. Но жар от пощечины не утихает.

Я разгадала, что с ним не так. Хёг есть сюр, сказка под тонкой и прочной изморозью действительности. И в тот момент, когда может показаться, будто бы сие событие, человек, чувство, поступок, может иметь нечто общее с реальным миром – не верь. В этом его прекрасный почерк, его неслышный шаг по поверхностям сердца. Главное, не принять сладкий шепот за святую истину. Сквозь хитро сплетённые дебри слов, под плотной поверхностью тонкой материи можно нащупать некий ритм, который совпадает с твоим. И выдох в унисон после вдоха. Но это все ложь, хитрая комбинация, предназначенная запутать, спрятать реальность, погрузить в ужас собственных мыслей, сковырнуть зарубцевавшиеся места на коже и внутри, показать тебе бессовестную правду – себя самого. И сколько бы ты не боялся, не плевался, это ты, такое же животное, как обезьяна, птица, ягуар. Смирись.

Простой и лаконичный вывод, который меня даже немного пугает, то звучать он будет так. Я люблю Хёга, каждую его книгу, каждое слово в этой книге. Я верю в то, что их персонажи живы и существуют по сей день. И я возвращаюсь к ним за советом каждый несколько лет, или чаще. Они нужны мне. Они дополняют мои мысли, дают родиться новым, выводят из тупиков, дарят неимоверную красоту. И я благодарна Хёгу за это. Но к книге «Женщина и обезьяна» я больше не вернусь.

Но это не точно.