3 Приговор современникам

Пожалуй, главная проблема книги Льва Симкина – это объективизм документалиста, если разобраться с историческим явлением у тебя есть личные причины. В предисловии он рассказывает трагическую историю своей семьи, вовлеченной в кровавую и несправедливую мясорубку военных и послевоенных лет. С живописной публицистичностью он пересказывает страшный эпизод гибели своей бабушки и поисков отца, обнаружившего спустя много лет ее останки. И подчеркивает, что он из еврейской семьи, а евреи неравноценно пострадали не только от нацистов, но и своих же соседей, «мирного советского народа». Последнее – по мнению Симкина эвфемизм, который он как раскрытую ложь, бросает в лицо прошлой и нынешней системе.

И последующий не маленький, изобилующий фактами, персоналиями, событиями текст обрастает нервной, гневливой тенденциозностью. У Симкина непоколебимость документа легко сочетается с литературностью. И дело не только в поэтических эпиграфах. Он привлекает в союзники писателей известных, Гроссмана и Солженицына, жонглирует цитатами из Сокурова и Ильфа с Петровым. И таким образом пережеванный, лично сваренный вкрутую факт становится куда более привлекательным, эмоционально звенящим, чем скупой, ничем не выдающийся текст протокола.

И что в итоге? Книга – мщение. Иногда до интонаций детской обиды. И это тем более неловко, что масштабы кровавой вакханалии Лев Симкин четко обозначает в цифрах. Сначала вереница эпизодов еврейских погромов и расстрелов руками бывших советских граждан – преимущественно украинцев (это основные географические рамки книги). Поначалу вместе с автором удивляешься, неужели в какой-то генетике человека заложена такая жестокость, ярость и иммунитет к последствиям убийства? Но Симкин для себя ответ дал – виновато сталинское «царство-государство». Насаждая плетью, нищанием и голодом большевизм на казалось бы цветущих постимперских территориях, новая власть распаляла злобу населения. И когда пришли нацисты, это воспринималось как свобода и возможность утолить лютую зависть к тем, кто устроился получше, и вековое, культурно навязанное презрение к евреям. При этом Симкин не заявляет прямо, но все же не отрицает, что оголтелый национализм у украинцев в крови. Надо лишь спровоцировать.
Затем на авансцену выходят палачи ОСО при НКВД-МГБ СССР. И вот тут наступает сдвиг сознания. Если коллаборационисты, многие из которых представлены на страницах книги колоритными бандитами без чести и морали, преступники, почему же тогда автор удивляется масштабам расправы над ними?

Собственно, самая маленькая глава посвящена наказанию. В ней цитата из заглавия книги обретает буквальное значение, но остается ощущение перевертыша и передергивания. Ведь слова «Коротким будет приговор» сказан был в отношении жертв нацизма, над которыми праведно скорбит Симкин.

Зло нацизма у Симкина в результате проигрывает злу большевизма. Последнее – отнюдь не банально, а неуправляемо в своем хаосе.

И чувствуется призрак масштабного заговора всего человечества против… евреев? Холокост – одна из страшнейших мировых трагедий за всю историю. И «лояльные и добропорядочные советские граждане», превратившиеся в «карателей и садистов» (по выражению Дениса Драгунского) – тоже истина. Но состояние, в которое вгоняет Симкин читателя, сродни паранойе. И множится чувство вины за то, что по национальности ли, политическим убеждениям ли, просто по факту своего существования принадлежишь не к той, не к пострадавшей стороне.