4

Объемная книга. И по времени охвата, и по количеству персонажей. Европа, которой осталось совсем немного до того, как начнется очередная мировая война. Легкомысленные наивные самовлюбленные себе на уме расчетливые жадные до власти французы, твердо затвердившие «Петэн» и «Верден», они смеются, влюбляются, распевают слегка и не слегка непристойные песенки, вдумчиво составляют меню и подбирают вино, с радостью предвкушая застольные споры о поэзии, живописи. Но только не о политике. Это же ведь так пошло. Легко порхает месье Морис Лансье, наслаждаясь букетом вина и изысканной беседой. А русский, с которым он ведет дела, вроде бы не совсем плох – на удивление сведущ в поэзии (а Нивель утверждал, что там сплошное варварство и дикость), а в коллекции миниатюр сразу указал на самую ценную (да черт с ним этим Нивелем, давайте выпьем еще вина, не будем думать ни о какой политике, и, боже мой, Самба, хватит уже о большевиках, не злите Нивеля). Франция во время Странной войны, франтиреров и маки. «Союзники ждут, пока русские не ослабят немцев, вы ждете, пока союзники не окажутся во Франции, обыкновенные люди ждут, пока вы не решитесь выступить».
Контраст между французами и советскими людьми в этой книге разителен. Илья Эренбург практически с самого начала воздвигает между двумя братьями, двумя нациями -- французом Лео Альпером и советским Осипом Альпером -- стену, которую им не убрать, не проломить. Лео пытается, а Осип, наоборот, всеми силами подпирает. «Нельзя говорить о счастье только в будущем времени, -- говорит Лео. «Мы здесь иначе живем, иначе чувствуем – отвечает брат. - Счастье в борьбе. Мы много вынесли и пережили, вам нас не понять".
Действующих лиц в этой книге множество. Причем если о некоторых из них -- русских ли, французах ли - автор позаботился хоть как-то: мы постепенно узнаем и об их семьях, и о чертах характера, суровости, серьезности, смешливости, ребячливости, мечтах и стремлениях, мы видим, как их меняет война или как их внутренняя суть остается неизменно-гниловатой, угодливой, трусовато-заискивающей, то остальные люди, с которыми судьба сводит наших героев (идет Вторая мировая война, началась Великая отечественная), показываются схематично, пунктирно, точечно. О них толком ничего не успеваешь и узнать -- смерть оказывается быстрее. Сами военные действия мелькают перед глазами, как кадры немого черно-белого кино, пленки, склеенной из самых разных кусочков. Кадры мелькают, дробятся на множество драматических событий. А при чтении о Сталинградской битве этот хаос точек пунктиров тире сопровождается еще и звуковым сопровождением, и тишина ее окончания кажется плотной, густой, непривычной и странной.
Автор показывает, как легко может слететь налет цивилизованности, обнажая самое нутро человека. Немецкий антрополог Келлер не помещает в свою работу об исследовании группы крови статистические данные о евреях. "Но вы же понимаете, профессор Дюма, в такое время, как наше, это небезопасно. Нет-нет, вы ошибаетесь, в Германии я могу работать совершенно свободно. Мне нет дела до борьбы партий, у меня есть свои книги".
Архитектор Рихтер, резко забывший о том, что для думающего человека (а он, несомненно, думающий) политика столь стеснительна, да и разве могут штурмовики управлять государством. Все изменил элегантный захват Австрии: «Можно говорить что угодно, но у Гитлера гениальный нюх!..» И мы видим этих и еще множество «жеребчиков», как их презрительно именует доктор Крылов, сперва нагло прущими, потом бодро шагающими в сторону Москвы, а потом не столь бодро бредущими, убегающими, сдающимися этим варварам русским, вдруг резко вспомнившими о международном праве.