4.5

Поражаюсь смелости писателей, рискнувших фантазировать на тему, как и что оно там, за чертой. Там, откуда никто не вернулся, а значит, не сможет ни подтвердить, ни опровергнуть.
Рисковый, в чем-то даже нагловатый Вербер с его Танатонавтами , неожиданно философски – печальный Логинов.

В своё время меня поразила прочитанная где-то фраза об отчаянной смелости атеизма, подразумевающего, в том числе, отсутствие чего бы то ни было после смерти. Отказ от великой нравственной опоры, которую даёт вера, отказ от надежды или даже уверенного знания, что конец – это ещё не конец.

И вот перед нами такой вариант.
Конец – это начало.
Ну пусть не начало, но некое продолжение, и оно весьма похоже на жизнь. Для большинства она весьма короткая, но для немногих – воистину уж вечная.
Там, в настоящей жизни, отплаканы похороны, отмечены день девятый и день сороковой.
Разделено наследство, если таковое осталось, поставлен памятник.
А тут, в посмертной жизни, свершаются долгожданные или совсем уж нежеланные встречи, налаживаются и рвутся узы, обустраивается быт, меняется облик. Тут возможно многое, почти всё.
Из тлена в плоть. И снова в тлен.
Зависит от веса кошелька на шее. А вес зависит от того, как долго и как часто вспоминают почившего живые. Хорошо ли, плохо ли. С любовью или с проклятием. Просто вспоминают.

Страшно, несправедливо.
И очень похоже на правду жизни. Этой жизни.
Не хочется верить.
Но поневоле хочется вспомнить и прошептать имена.
Те, которые из года в год пишешь столбиком в поминальных записках…
Те, которые уже почти забыл.
Любимые или ненавистные…
Пусть наш шепот ляжет монетой в их бесплотные ладони.
Простить и помнить - таков наш долг.
А как оно там, никому из живых не ведомо.
И пусть подольше длится неизвестность для каждого из живущих.