4 Теневая сторона звезды

Хотели бы вы иметь такую знаменитую мать, как Марлен Дитрих?
Этот вопрос не раз возникнет у вас в голове во время чтения воспоминаний Марии Рива.

Книга написана и как роман, и как мемуары.
Начало — как в любовном романе: 21-летняя богатая невеста, скромная и хозяйственная Йозефина Фельзинг (будущая бабушка автора) влюбилась в 30-летнего красавца офицера Луиса Дитриха, белокурого обладателя "постельных глаз". Итогом брака по любви (с её стороны) и по расчёту (с его, он был младший сын без наследства, но со скандальной репутацией) стало рождение двух дочерей, младшая из которых — Мария Магдалина — унаследовала от отца красоту и способность с лёгкостью причинять боль тем, кто её любит, а от матери — хозяйственность и дисциплинированность.

Первый том воспоминаний охватывает сорок лет с 1898 года (Шёнеберг, теперь часть Берлина, где родилась Марлен) до 1937 года, когда Марии (тогда ещё Зибер, по отцу), было 12-13 лет (она родилась 13 декабря 1924 года) и она училась в швейцарском пансионе Брийанмон, а Марлен Дитрих жила в Лондоне у своего британского любовника.

Книга написана очень эмоционально и откровенно. Пересказав всё, что происходило до её появления на свет, со слов матери, бабушки и близких, а также использовав материнские дневники и письма, Мария создаёт образ очень эгоистичной девочки-девушки-женщины, которая росла в убеждении, что она особенная (и окружающие ей потакали) и "все на свете прекрасные вещи... были сотворены ради её удовольствия".

Автор, конечно, очень пристрастна, поэтому в процессе чтения нужно делать поправку на те или иные моменты. Например, она иронично отмечает, что гибель "Титаника" не показалась её матери событием, достойным упоминания в дневнике. Но выше мы читаем, что Лине (домашнее имя Марии Магдалины Дитрих) тогда было около десяти с половиной лет, а дневник был ей вручён как подарок с пожеланием "записывать в него свои чувства", т. е. явно для личных событий, а не для реакции на мировые катаклизмы. И первая запись описывала чувства Лины, возникшие после сидения на коленях у мальчика.

Понятно, что жалобы, так сказать, обязательны. Если бы Мария Рива была дочерью обычной женщины и писала мемуары о себе как об известной актрисе (а она стала успешной актрисой, дважды получала премию "Эмми"), то и тогда наверняка ей нашлось бы на что пожаловаться: что мать не понимала трудностей её положения, профессии и т. п.
При этом характер у Марлен — безусловно, мерзкий: она не может просто выслушать ребёнка, чтобы не перебить, не перевести всё внимание на себя, любимую:
"Думая, что от меня ждут рассказов о школе, я упомянула матчи по травяному хоккею.
— Что? Ты играешь в эту варварскую игру? С этими сачками?.. Ты хочешь сказать, что носишься на этом швейцарском холоде с палкой в руках?
Так, это не пошло; я попробовала снова:
— Мамочка, у меня замечательная соседка по комнате. Она из Норвегии, и ей присылают огромные коричневые сыры, которые…
— Папи! Ты слышал это? У нее соседка с сырами! Понятно, почему она так потолстела!"

Мария, с одной стороны, пользовалась всеми привилегиями дочери звезды:
"Я вскоре поняла также, что у одной меня была родительница, о чьей профессии знали все. Мир хотел знать всё о моей личной жизни. Это было интересно, даже немного пьянило".
С другой стороны, ей приходилось терпеть неприятности:
"На день рождения я получила от мамы запасы всех цветочных магазинов Лозанны. Завистливые девочки высмеивали меня, директрисы поражались такой бессмысленной расточительности. Я извинилась за то, что стала причиной «нарушения порядка», подарила цветы пациенткам изолятора, спряталась у себя в комнате и просидела там остаток дня".

Звезда экрана была высокомерна по отношению ко многим "нижестоящим", начиная с родной дочери:
"Хотя провозглашённой целью моей отправки в школу было изучение мною французского языка, мама не верила, что я его знаю... Она считала также, что, поскольку французский был дипломатическим языком монархов и аристократии, то простым массам он недоступен. Не ясно, почему же тогда население Франции говорило на нём; но Дитрих имела феноменальную способность игнорировать факты, когда они её не устраивали. Она говорила мне:
— Дорогая, позвони в «Гермес»... Можешь говорить по-английски — продавщицы не знают настоящего французского...
Я пыталась сказать ей, что продвинулась вперёд в изучении французского, но она как-то не верила:
— Милая. Ты — думаешь — ты — говоришь — по-французски? Нет… нет… Нужно очень много времени, чтобы научиться правильно говорить на этом прекрасном языке. У меня отличный французский — от гувернантки. Девочки из хороших семей всегда выучиваются языкам у своих гувернанток.
Я решила не особенно демонстрировать знание французского".
Забавный парадокс: по мнению Марлен, французские продавщицы не знают настоящего французского, но каким-то образом знают английский.

Когда ей что-то нужно, Марлен, несмотря на прекрасное воспитание, не церемонится:
"Моя мать звонила мне постоянно. Задёрганные дамы из директорского кабинета спешно направлялись в класс, робко стучали... и просили срочно отпустить мадемуазель Зибер — ей звонит мама, Марлен Дитрих. Они приходили даже во время контрольных. Похоже, что и невозмутимые швейцарцы не могли устоять под натиском славы кинозвезд. Я... смущаясь от непрошеного внимания, бежала в бюро, извинялась... брала трубку и слушала, не в первый и не в последний раз за день, что моей маме так плохо без меня, что она по мне так скучает... что режиссер ещё хуже, чем тот предыдущий псих, что в Англии никто не умеет снимать фильмы, что все люди с фамилией Корда — это «венгерские евреи», а что можно ждать от «цыган»... и, наконец: «Куда мы засунули ещё одни ресницы?»
Я слушала и ждала, когда она, по обыкновению не попрощавшись, повесит трубку.
...Этих звонков избежать было невозможно. Меня вытаскивали с хоккейных матчей и даже с гимнастики! Я пробовала прятаться в туалете, но целеустремленные швейцарские леди стояли снаружи и ждали, шепотом подгоняя меня через замочную скважину и напоминая, что это же междугородный! Если же леди... пыталась просить маму перезвонить... то... получала такой нагоняй от «матери, ущемляемой в самых важных на свете правах», что бежала сломя голову... смотрела на меня мокрыми глазами и трясущимися губами умоляла ради Бога избавить ее от общения с моей mère. Больше шестидесяти лет я пыталась спрятаться от телефонных звонков моей матери — и не могла! Она доставала меня всюду! Если Дитрих требовала вас, вы были обречены!"

Впрочем, отец Марии — ассистент режиссёра, исполнительный продюсер Рудольф Зибер — тоже не отличался деликатностью:
"В школу меня доставил отец; я думала, что матери, может быть, трудно было бы со мной расставаться или же что ее отвлекают более важные эмоции. Я слишком волновалась... чтобы гадать, почему она не поехала со мной; во всяком случае, без ее блистательного, слепящего присутствия было как-то легче воспринимать окружающее. Отец... обратился ко мне:
— Наконец-то тебе дается возможность чему-то научиться. Тут тебе спуску не дадут. Помни, что тебя приняли в эту школу благодаря МНЕ, а не твоей матери. Здесь не будет никакого голливудского цирка, где на твои штучки смотрят сквозь пальцы из-за знаменитой мамаши... Я дал слово, что ты всегда будешь слушаться и хорошо вести себя. Твоя мать не сможет выгородить тебя. Здесь дочери кинозвёзд ничего не значат. Поняла?.. А теперь повтори мне все слово в слово, чтобы я был уверен, что до тебя это дошло!
Я сгорала со стыда... рядом стояли мои будущие соученицы. Только бы они не понимали по-немецки!..
В школе были девочки, которые плакали и страдали от одиночества; они происходили из «счастливых семей», где их по-настоящему любили. Были такие, кто вырос в пансионах и привык к обезличке и единообразию жизни в общежитии. И были мы — те, которые удалились... как от слишком большой любви, так и от ненависти домашних. Нам нравилось в интернате, хотя втайне мы завидовали тем, кому было о чём плакать".

Семья Дитрих была очень своеобразная: "мать... брала любовника всякий раз, когда хотела или считала нужным, а потом рассказывала о нем мужу во всех подробностях", в семье на правах любовницы- домработницы жила "тихая, нежная Тами... которая всегда вела себя с... отцом только лишь как любящая жена". Мария "выпадала из стереотипа, поскольку... родители изменяли друг другу неординарно".

Однако, несмотря на все неприглядные и бытовые подробности, читая книгу, понимаешь, что на первом месте у Марлен Дитрих — работа, как и полагается настоящему таланту.

Книга интересна с исторической точки зрения. Первая треть ХХ века: множество важных событий на обоих континентах, развитие кинематографа, известные личности из мира искусства — Джозеф фон Штернберг, Рубен Мамулян, Брайан Ахерн, Морис Шевалье. Бытовые подробности переплетаются с подробным описанием киносъёмок, в которых Мария участвовала с детства и как актриса: в возрасте девяти лет она сыграла юную Екатерину II.

В книге есть несколько фото молодой Дитрих — кадры из фильмов и семейные фото с дочкой.
Мемуары интересны для всех, кто интересуется жизнью голливудских звёзд вообще и Марлен Дитрих в частности, кинематографом 1930-х годов.