О ЗНАМЕНАХ.

Это из Ремарка. Очень поздно добралась до него. Столько хорошего слышала. и от разных людей, ко мнению которых в остальных случаях внимательна бывала. Но как доходит до Ремарка - полное отторжение. Случайностей не бывает и теперь понимаю - он сохранялся в неприкосновенности для чения по-немецки. Нужен был кто-то, кто заинтересовал-притянул бы меня настолько, чтобы разобрать барьер. То есть, смотрите: мы живем в информационном пространстве. И основной канал восприятия - это русский язык. Что естественно.

Но вы не задумывались о том. насколько насыщенно наше пространство англицизмами? А я вам скажу - потрясающе много и на всех уровнях. Компьютер и интернет, реклама, профессиональный жаргон, техника (инструкции на английском, как правило). А еще, все мы его учили. Кто в школе-колледже-институте (даже садике), кто дополнительно на специальных курсах. С грустью констатируя, в большинстве случаев: учишь-учишь, а толку никакого. На самом деле, необходимо усилие по приведению в рабочий вид, структурированию того разрозненного, что полощется в памяти. Четкое, целенаправленное, сосредоточенное, но не запредельное. Помните: "Дайте мне точку опоры и я переверну мир". Мир пусть уж остается, а свое отношение к языку переворачивать можно и нужно.

И потому, когда начинаешь читать на английском, восстанавливать из контекста, не прибегая к помощи программ-переводчиков или параллельному прочитыванию куска текста на русском, получается очень скоро. Собственно: смотреть фильмы или общаться, погрузившись в среду - тоже. Но я сейчас не об аспекте говорения, а все-таки о чтении. С французским иначе, он не в приоритете в современном мире, как это понимается массовым сознанием. Еще раз уточню: это не попытка расставить языки на пьедестале почета, всего лишь хочу разобраться в работе механизма импритинга именно в части чтения.

Так вот, вроде не так распространен, по сравнению с английским. Но насыщенность информационного пространства галлицизмами мы опять-таки недооцениваем. Начать с того, что в этой стране элита столетиями пользовалась французским в качестве первого и главного (с небольшим перерывом на период после Отечественной Войны). Не проходят такие вещи бесследно. И будь ты трижды "от сохи", и не плещись в твоих жилах ни капли голубой крови, все-таки оттенок благоговейного уважения к языку пребудет с тобой. А еще мушкетеры. Кто не зачитывался в детстве, тот засматривался. И палками фехтовал.

И во время войны прекрасная Франция была под гнетом, но самоотверженно-храбрые партизаны маки сражались. Ог-го! А есть еще мир моды и парфюмерии, и косметики. О живописи и импрессионистах вовсе молчу. Которые сплошь Дега, Моне, Мане, Сезанн. Курбе еще, но он не импрессионист. А "Три тополя на Плющихе", помните: "Так же пусто было на Земле и когда летал... (летчик один французский летал)". Ну, вы понимаете, Франция и французский давно и прочно, хотя бы даже неосознаваемо, в нас. И начиная читать на этом языке, очень скоро обнаруживаешь, что понимать легко, что многое как-будто очень знакомо.

На итальянском не пробовала, пробовала на испанском. И тоже встраиваешься. Они витают в воздухе, романские слова и выражения. Всякого рода "делириум трименс", "мементо мори", угу, "уно-уно-уно ун моменто". А еще, мы, в целом нейтрально относящиеся к испанцам-итальянцам, помним, тем не менее, и о том, как "хату оставил, пошел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать". И о гоне быков из хэмингуэевской "Фиесты" и "потому не спрашивай никогда, по ком звонит колокол. Он звонит по тебе". Они все воспринимаются подсознанием как неосознаваемо дружественные.

Теперь немецкий. Германизмов в русском языке довольно, хоть ту же тарелку возьмите. Пришло из голландского как талерка - круглое, в форма таллера, блюдо. Но русский обкатал-приспособил под себя, изменил порядок согласных в корне и что от первоначального осталось? При Петре много в язык внедрилось, но то когда было? Потом бироновщина, смутно ненавистная русскому человеку не разбери поймешь отчего. После революции по немецкому образцу сложносоставные неуклюжие "культпросветработа", "мясомолпромснабстрой", "штрехбрекерство".

А потом Вторая Мировая. И полное отторжение. От языка, от носителей, от слов и выражений, пришедших из немецкого. До щетинящихся вдоль позвоночника рудиментарных волосков. Язык, он живой и прежде, чем зализать рану, очищает ее. Выдавливает, выбрасывает из себя германизмы, делает малоупотребительными. Только и осталось, что в узкоспециальных областях: геология, медицина, собаководство, шахматы, экономика. И потому читать по-немецки очень трудно. Они сплошь незнакомые, эти слова. И за каждым нужно нырять в словарь. Ну, поначалу за каждым. После накапливается капитал (да, тоже немецкое и тоже ненавистное всем, кого на излете задело марксизмом-ленинизмом), переход количественных изменений в качественные.

Вообще-то эти пространные и не относящиеся к делу рассуждения к тому были, что Ремарк удивительно способен сгладить-снивелировать различия в ментальностях, русской и немецкой. Его герой совсем парень с соседней улицы, с которым приятельствуешь. Или твой старший брат, каким видела его, будучи девчонкой. Свой, родной. И там есть сцена, совершенно потрясающая. Освящение памятника павшим воинам, поставленного конторой Кроля. И долгая демагогическая речь мерзавчика милитариста на открытии. В ходе которой подменяет понятия и перенаправляет ярость собравшихся с неспособного обеспечить в нынешней мирной жизни минимальный уровень благосостояния и стабильности правительства на врагов нации.

Да, зарождение немецкого национал-социализма (еще один германизм). Людвиг, герой-рассказчик слушает, дивится легкости, с какой удается манипулировать этими людьми. А после староста деревни оттягивает расчет (обстоятельства того времени таковы, знаете ли, что при любой отсрочке платежа, гиперинфляция отъедает солидную сумму от первоначальной. А заказ крупный и для их конторы это грань банкротства). В качестве завершающего аккорда - известие о том, что столяр Вильке, выставивший над своей мастерской флаг республики, забит толпой насмерть. Здоровье у него не очень было после ранения, полученного на той войне. Долго бить и не пришлось.

Волькенштейн, местный фюрер, требовал возрождать Дух Великой Германии посредством установки имперских знамен. И все подчинились. Все хотели Великой Тевтонии, а Вильке помнил, как в окопах гнил за нее и легкое простреленное поимел. И вспомнилась с этой сценой живо, другая из "Саньки" Прилепина. Когда ближе к финалу придурки национал-социалисты, на сей раз российские, поднимают над захваченными милицейскими машинами черно-красные орлистые свои знамена.

Вот знаете, до того времени смотрела на все, творимое ими, как на глупые жестокие забавы заигравшихся великовозрастных детишек. А тут такое возмущение накатило: да как они посмели, это наше знамя, родины моей. Хотя бы даже похожее на взятое Петром за образец голландское. Не приживется у нас это. Оно и к лучшему.