Однажды любившие

Эта история произошла пару лет назад на кладбище, но началась она всего несколько дней назад.
Я был на могиле отца. Шёл лёгкий снег.
Огромные вороны, эти чёрные кладбищенские мотыльки, перепархивали с деревьев на могильные плиты, роняя с крыльев снежную пыльцу.
Порою вороны разом поднимались в вечереющий воздух, и тогда небо мрачно оживало : живые кресты распростёртых крыльев... могильное небо, отверженное, перелётное кладбище, в котором похоронены неприкаянные души не то животных, не то самоубийц и поэтов.
Эти живые кресты, словно реи кораблей, жутко двигались, плыли в тёмных волнах наступающего вечера.
Первые, редкие звёзды, проступившие из карих просветов между тучами, были похожи на светло осыпающуюся землю, словно бы там, на небесах, в чернозёме ночи, свершалось воскресение.

Иллюстрация Heath Robinson к поэме Эдгара По "Улялюм"

Дальше...

Кладбище на удивление было оживлено. Слышался смех детей, чьи-то молодые голоса..
Сквозь центральную дорогу кладбища шёл "призрак" школьницы с тёмным рюкзачком за спиной ( казалось, в нём были спрятаны крылья).
Рядом, шла молодая женщина, а за ней, на жутковатых санках, похожих на гробик, полулёжа ехал грустный ребёнок : кладбище примыкало к жилым домам, и жителям легче было через кладбище добраться до парка, школы..
Я попытался представить себе ощущение этого ребёнка, с самого нежного возраста гуляющего по кладбищу : с разных сторон на него, словно милые друзья, внимательно смотрят вороны, печальные ангелы, распятые вдоль дороги ( как в древности) на крестах, боги.
Переведя взгляд в глубину неба, в подёрнутый снеговой зыбью синий воздух - смотришь как падает снег на глаза, словно на голубые, ранние цветы весны, обманутые первым, робким теплом, и кажется, что погружаешься в какую-то густую, карюю глубину неба; матовые пузырьки снежинок невесомятся, поднимаются вверх... а ты погружаешься на дно неба, - я вспомнил о Перси Шелли, который с детства любил бродить по кладбищу, а повзрослев, любивший нежно обнимать свою милую Мэри среди смущённых призраков и воронов на кладбище...

В его прелестном стихе "Летний вечер на кладбище", он пишет, как "светлый вечер с тёмными кудрями, прильнул к немым устам бледнеющего дня
Мир замер. Не дышит ветер, травы.. замерли глаза цветов : всё внемлет некой тайне, теням мыслей, или, как дивно сказано в оригинале : "Sweet secrets" - сладкой тайне смерти.
И хоть в переводе Бальмонта этого нет ( у него - "желанная тайна". В переводе Рождественского - "величественная"), но есть китсовская тень души : и смерть сама, как эта ночь, нежна.
Поэт очарован этой сладкой тайной смерти : день нежно обнимает ночь, смерть, обнимает тело жизни.
Красота ночи, почти лермонтовское перешёптывание звёзд, цветов и безымянного сердца, похоже на разговоры о мирах и жизни, которой нет конца.
Ремарк, в "Чёрном обелиске" писал, что, возможно, у смерти совсем другое имя : мы ведь видим её только с одной стороны. Может быть, смерть - это совершенная любовь между между нами и богом
А если бога нет? Если нас - нет? Тогда это грустная любовь между звёздами и цветами в ночи, и мы лишь стыдливые соглядатаи этой любви.
Мы словно бы мешаем соединиться в жизни чему-то такому, что сделало бы счастливыми звёзды, ночь и цветы.
Шелли говорил, что любовь - выход за пределы своего "я", слияние с тем прекрасным, что заключено в другом человеке

Однажды, в пору неразделённой, мучительной любви, я словно бы вышел за пределы своего "я", за пределы своего тела, и нежным призраком скитался по кладбищу среди крылатых друзей.
Голая, доверчивая, бесконечно-ранимая и озябшая душа, покинула своё "я", протянулось к любимой, отдавая себя без остатка, желая обнять её, прижавшись к её тёплому телу. Но душу отвергли...
На что мне было моё постылое "я", моё одинокое сердце, тело, оставшееся где-то далеко на земле, занесённое всеми снегами и звёздами мира?
Мне некуда было возвращаться, некуда было идти. Усталая, бескрылая душа бродила меж грустных ангелов, целуя крылья ангелов, на миг прижимаясь к тёплым, мгновенным, сверкающим телам ветра, звёзд и цветов : я тогда писал стихи, говоря от их имени.
Ремарк пишет, что в полночь вселенная пахнет звёздами. Возможно он и прав, но тогда вселенная пахла для меня ею одной : когда однажды ночью мы сидели с ней на крыше дома, смотря на падающие звёзды ( наблюдали метеорный поток Персеид), я нежно, почти украдкой вдыхал её волосы, цвета ночи : её волосы пахли падающими звёздами, а звёзды, чуточку пахли вином : счастливые, пьяные звёзды!!

Скитаясь по кладбищу, я и не заметил, как остановился у какой-то жутковатой могилы, на которой была выбита моя фамилия.
Это было так странно... словно бы печальная душа, невестой пришла на могилку к своему любимому телу.
Скорее всего, это был просто мой однофамилец : родился он ещё во времена Есенина.
Эта встреча тогда меня потрясла : я словно бы вспомнил ремарковское имя смерти, увиденное с другой, лунной стороны, ибо и себя я увидел со стороны, глазами души : ведь полюбив, мы чуточку умираем..
Позже, прочитав "Чёрный обелиск", я не ожидал, что мне предстоит ещё кое-что узнать об имени смерти, точнее, о её безымянности.
Странные иногда бывают сближения искусства и жизни : искусство, словно луна жизни, меланхолично, фон-триеровски приблизилось к изумлённой жизни, Земле ( сколько в искусстве захоронено самых нежных чувств, мыслей, которые тоже хотят жить, хотят, чтобы мы ими жили, как и они живут нами...)
В романе, компания друзей ( два парня и девушка) забрела на кладбище, ища могилу знакомого солдата, но не найдя её, остановились у могилки какого-то неизвестного солдата, положив свои цветы возле неё, почтив этим и своего друга, и этого солдата и многих других, чьи имена неизвестны.

Прошло около 9 дней после прочтения "Чёрного обелиска".
Я с моей девушкой был на могиле отца. Она захотела найти на этом кладбище своего дальнего родственника ( рано умершая девочка).
Сорвав голубые цветы на полянке, мы отправились на поиски ( она смутно помнила - что-то из детства- где была могилка).
Проблуждав около двух часов, мы так и не нашли могилку, но, возвращаясь, наткнулись на грустную могилку младенчика, неприкаянную могилку с хрупким крестиком, словно бы раскинувшим свои почти детские ручонки, желая обнять не то нас, не то цветы и небо.
Это была безымянная, заброшенная могилка. Всё почти зеркально повторилось как в книге : моя девушка сама предложила положить цветы, быть может, цвета глаз этого несчастного и брошенного ребёнка, брошенного при жизни и после смерти, возле его могилки.

Взявшись за руки, мы стояли возле могилки безымянного ребёнка. Со слезами на глазах и в дрогнувшем голосе, любимая сказала мне о том, как страшно приносить новую жизнь в этот жестокий и безумный мир.
Её ладонь сжала мою полупрозрачную от боли памяти руку теплее, крепче. Мимо нас кто-то прошёл,странно обернувшись на девушку, верно, подумав, что мы бедовые родители этого несчастного ребёнка.

любовь, - это желание передать дальше то, чего не можешь удержать

В тот момент мы не могли сдержать слёз и удержать наши души.
Среди ярких улыбок цветов и словно бы распятого на маленьком кресте солнца, взявшись за руки - как в детстве, - стояли девушка и молодой человек ( могло показаться, что если бы они разжали руки, то потерялись бы где-то среди мира и звёзд), но их любовь, их души, были где-то далеко от их тел, от этого мира.
Над цветами, целуя их, порхали карие мотыльки.
Тёплые волосы девушки среди дня, пахли звёздами, нежным островком ночи : губы, алым мотыльком прижались к ночи...
И уже не так уж важно было, есть ли бог, или нет, есть ли человек на этой голубой Земле, или на вон той лилово-дрожащей звезде... была важна одна любовь и чувство жизни, любимого, и это чувство тепло пронизывало мир, который переливался через край, не в силах удержать любовь и наши души : сладкий аромат стекал с тёплых волос любимой. Словно нежный, светлый пот на челе, проступали первые, лёгкие звёзды...
Возможно, любовь, это ещё и желание дать - удержать, - любимому ли, жизни ли, то, чего так трагически мало в мире : душу, теплоту касаний сердца, теплоту понимания, тем самым приняв то, что когда-то нам передали однажды любившие, жившие.. что передали, завещали нам звёзды и глаза любимого.