О новой экранизации 2019 года, немного о повести и первой экранизации 1966 года

Уникальный Владимир Валентинович Меньшов.Органика. Голос. Проживание здесь и сейчас. Это умение далёкое сделать близким, понятным, взволновать зрителя.

Так напоминает в этом возрасте одного из моих дедушек, воевавшем на Ленинградском фронте. Единственный партийный дедушка-фронтовик первым сказал библейскую фразу: «Спасая других, спасаешься сам».

Новая экранизация повести Тамары Цинберг изданной «Детгизом» в Ленинграде, в 1964 году. «Седьмая симфония» была написана после сценария, показанного Тамарой Цинберг Юрию Герману. Автор книги — ленинградка-блокадница. Первый тираж книги пришлось увеличить, так как он весь в короткие сроки был раскуплен. Самые первые главы Тамара Сергеевна прочитала сыну Эрнесту сразу после войны.

Маленькая по количеству страниц книга знакомит нас с угрюмой и упрямой, весьма решительной девочкой Катей. Но именно она возьмёт на себя ежедневную заботу о маленьком мальчике, которому нет и трёх лет. Возьмёт в ту самую голодную и холодную первую блокадную зиму, где радио для жизни ленинградцев сыграло важную роль, а Седьмая симфония Бетховена, Третья «Героическая» и Пятая звучали из Ленинградской Филармонии, её неотапливаемого Большого зала. Мест свободных не было никогда. Люди сидели в пальто, в ватниках, тулупчиках, в шинелях и слушали музыку. 9 августа 1942 года в стенах Большого зала прозвучит Ленинградская...Та самая — Седьмая симфония Дмитрия Дмитриевича Шостаковича!Но до этого времени ещё надо было дожить.
Важными были и книги, которые читали в первую зиму Блокады.

В книге девочке Кате — четырнадцать лет. Подросток. Она изо всех сил старается вести себя по-взрослому. В кино и в первой и во второй экранизации это девочка одиннадцати-двенадцати лет. В«Крике тишины» героиня почему-то читает «Путешествие Гулливера», не поздно ли в таком возрасте? В «Зимнем утре» зачитанный роман Толстого следовал с девочкой всюду, в бомбоубежище, в приют с «Котиком», где и был, наконец, оставлен, забыт на холодном подоконнике. Зато на руки был взят уже не незнакомый мальчик, а Серёжа! Девочка оформит новую метрику обретённому младшему брату. Серёжа с Катей будет учиться заново ходить, играть, говорить, уважительно и трепетно относиться к хлебу, есть суп, не торопясь. Заново полюбить жизнь, заботясь друг о друге, они научатся вместе.

Замёрзший Митя, оставленный родной мамой в студёной квартире, был найден управдомом Анной Васильевной. Она передала его Кате на время налёта, а оказалось, — навсегда. Актриса Надежда Константиновна Маркова как будто оттуда. Из того времени. Порода тех людей, лиц, голосов, что навсегда в памяти.
Около четырёх экранных минут заняла «маленькая» роль: с седьмую по одиннадцатую.
Никто так не смог бы прожить в кадре: так тяжело подняться по лестнице, настойчиво, изо всех сил, стучаться в закрытые двери и звать, поднимать, заставлять пройти в бомбоубежище уставших жильцов дома:
— Ну и характер у тебя, Катька! Своевольная.
Поднимаясь выше на другие этажи, Анна Васильевна говорила с собой, стоная, задыхаясь, вдруг повернулась, прислушалась, заглянула в приоткрытую щель двери, открыла широко и вошла в квартиру, обнаружив ребёнка, вслух бросая слова о матери Мити:
— О... Вот, дрянь, а... Какая же ты, дрянь. Свет таких не видывал.
Пересматривала этот эпизод несколько раз подряд. Сколько было таких единиц у народа?
— Так почитай весь народ таким и был, — сказали бы мои старики сразу. А подумав бы, добавили:
— Выносливыми. Совестливыми. Верными. Без этого не победишь никакой техникой и никаким числом. Человек ломаться не должен.
Многомиллионные Анны Васильевны тыла. Благодарю их поимённо, тех кого видела и кого уже давно нет с нами, но знаю точно, что они все были именно с таким характером. Благодаря им мы живы сейчас.

А какой необходимый диалог происходит в бомбоубежище! Цитирую отрывок из книги:
«В темном углу убежища, сидя на низком ящике у толстого кирпичного столба, поддерживающего нависающий свод подвального помещения, тихо разговаривали двое мужчин.
Лица обоих собеседников лишь смутно различимы в темноте.
Один из них — высокий старик, одетый в меховую куртку и ушанку. Ушанка не завязана, и прямо свисающие края ее обрамляют его худое лицо подобно бармице русского шлема. Вероятно, ему холодно, но во всей его осанке нет той скованности, какую можно видеть в позе старухи и женщины с узлом. Он сидит, откинув голову назад и глядя немного вверх, в свободной позе размышляющего человека.
Его собеседник, опершись рукой на выдвинутое вперед колено и сняв шапку, так что кудрявые, давно не стриженные волосы падают на лоб, смотрит куда-то вдаль, мимо человека, с которым он говорит, как если бы он говорил с самим собой. Трудно с уверенностью сказать, сколько ему лет. Он очень худ, небрит, к тому же ведь здесь почти темно. Вероятно, он еще молод.
— Но ведь самое ужасное, — продолжает он начатый разговор, — это мысль, что мы гибнем совершенно бесцельно в этой ловушке. Да, Ленинград сейчас — ловушка, и дверца захлопнута. И мы погибаем здесь — бессмысленно, бесцельно… На фронте — да, тысячу раз да! На заводах — да, там куется оружие. Но здесь, посмотрите, эти женщины и дети. Да и мы с вами. Без всякой пользы… Вот что страшно…
Старик ответил:
— Не всегда легко решить с первого взгляда, что бесцельно, а что нет. И является ли легко обозримый конечный результат подлинным мерилом человеческих поступков? На каких весах их взвешивать? И когда они приходят в действие, эти весы? Ведь логика обывательского здравого смысла пригодна здесь очень мало. Каков был непосредственный результат героической гибели Леонида и его спартанцев? Чего они этим добились? Как будто бы ровно ничего. Один подлец свел на нет усилия трехсот героев, — ведь Эфиальт провел персов обходной тропой. Но что считать конечным результатом? И кто осмелится сказать, что их гибель была бесцельной? Битва при Фермопилах подняла душу Греции на такую высоту, что, может, это и решило в конечном счете ее окончательную победу.
Он замолчал, медленно, с печальным вниманием оглядывал тонущий во мраке подвал и измученных, жалких, притихших людей, забившихся под землю от смертельной опасности.
— Произведен невиданный эксперимент, — снова обратился он к своему собеседнику. — В середине двадцатого века за короткий срок, всего за несколько месяцев, огромный город, один из красивейших в мире, город высокой культуры и самой передовой техники отрезают от всего света, насильственно отодвигают назад, чуть ли не в ледниковый период. Постепенно, но быстро отнимают все завоеванные веками достижения цивилизации. Электричества больше нет. Нет даже керосиновых ламп. Нет мостовых и тротуаров — только толстая корка льда. Нет трамваев, нет поездов. Нет больше музеев, театров, библиотек, концертных залов. Нет водопровода, нет даже колодцев. Воду надо доставать прямо из проруби, как тысячу лет назад. И нету хлеба. И нет даже могил… — Помолчав немного, он проговорил совсем тихо. — Вы видели по утрам у Александровской больницы эти завязанные, как мумии, трупы, которые подкидывают туда по ночам? Я прохожу там каждый день… И вот вопрос: можно таким образом превратить людей опять в троглодитов — на что и надеется Гитлер, между прочим, — или нет? Или все же они останутся людьми? Во всем! — добавил он с силой и снова повторил: — Во всем! А ответить на этот вопрос должен каждый из нас своей жизнью и смертью. И кстати, мой дорогой, я не говорю, конечно, о гибнущих в бомбежке и обстрелах, это дело случая, но что касается голода и лишений, — поверьте мне, выживут не те, кто выносливей физически, а те, кто не станет на четвереньки!».
В новой экранизации диалог есть, в первой его нет совсем, ещё в «Зимнем утре» подросток в бомбоубежище встаёт, уступив место для Кати и малыша добровольно, в новом фильме этот эпизод сохранили, как в повести.

В книге Алексей Воронов не узнает своего сына. Так часто происходило во время войны — теряли живые люди друг друга. Рвались связующие нити. Однако, встретившись с Катей, он будет помогать, не зная, и вернётся к ним жить после войны. Есть ли лирическая составляющая у повзрослевших Кати и Алексея? Да, есть в повести. Но в новой экранизации мы этого не увидим. Может быть лёгкий намёк...
Достойный фильм. Бережный к первоисточнику. Он продолжил мой список фильмов о блокадном Ленинграде и ленинградцах, о том военном времени, которое нам забывать нельзя.
Фильм, как Вы видите, цветной. Есть кадры, где документальная хроника и кино вплетены в друг друга.
Не подкачали одежда и быт. Детали убедительны и тщательно подобраны.
Хотелось бы, чтобы повесть экранизировали целиком.
Не могу ещё раз не возвратиться к первой экранизации. «Зимнее утро» очень хорошо известно более взрослому зрителю. Первую афишу к нему сделала Тамара Сергеевна — автор повести. Основная профессия Тамары Цинберг — художник-график, иллюстратор книг.

В «Зимнем утре» мама Митю не бросает, а погибает. Повторюсь, и папа узнает сына — «Дмитрия хитрого»(с).

О том, как выбирали главную героиню, рассказывает режиссёр фильма, Николай Иванович Лебедев:
«В комнату робко, угловато просунулась худенькая девочка. Растерянно посмотрела на нас, да так и осталась стоять у двери.
В девочке было что-то подкупающее. Что-то, что мы искали, — сосредоточенное, серьёзное лицо, умные глаза, детская угловатость. Подкупало и её желание сниматься, её настойчивость.
И на фото и на экране она покоряла всех, кто её видел: суровая, правдивая, волевая, юная. Это была КАТЯ.
Длительная, упорная работа, врачебные консультанты дали свои результаты.
Девочка из Тосно так сыграла Катю, что весь фильм зазвучал, как документ блокадного Ленинграда».
Цитаты из сборника статей «Мои герои», "Кино и дети",
Искусство, 1971 год.