Любовь большая и маленькая

Первая часть

Мой слишком ранний сексуальный опыт странно отразился на чувствах от первой прочитанной книги.
Невинный роман Свифта стал для меня прообразом Алисы Кэрролла, с которой в детстве что-то случилось и она сошла с ума, зарывшись сердцем в спасительный бред своих фантазий.
В моих фантазиях не было пошлости, но было вдоволь того, что снится быть может Фрейду в раю.
К слову, из Фрейда бы вышел замечательный призрак, с которым мне в юности полезно было бы пообщаться в ночи.
Я бы рассказал ему о своих юных снах с набоковским, перевёрнутым образом не взрослого мужчины и девочки, но взрослой женщины и подростка ( ей было чуть за 30, мне — 13. В отражённом зеркале возраста мы были ровесниками.
Да и если вспомнить Лолиту.. разве, эта книга во многом не о том, что женщина в безумном и взрослом мире трагически утрачивает в себе ощущение детства, его лёгкой и парящей непосредственности, когда она была совсем девчонкой, и во многом всё той же девчонкой хочет быть иногда рядом с мужчиной любимым, когда вырастет?
А есть ли среди мужчин те, кому можно доверить это своё бесконечно уязвимое и нежное чувство детства, девства души?). Женщина причудливым образом увеличивалась и росла в моих снах, на манер Гулливера.

У Бодлера есть чудесный стих «Гигантша» ( эдакая набоковская Гумбертша)
Я в тени её мощных грудей задремал бы, мечтая — 
Как у склона горы деревушка ютится глухая
Нежные и поруганные цветы моего детства, моего первого поцелуя…
Вспоминаю эпизод прелестного шибари, когда лилипуты нежно связали на берегу моря простёртого в цветах Гулливера.
Тогда, в 13, мне приснился странный сон: я — совсем маленький, нежной маленький, как паучок на обнажённом теле женщины, плывущей по реке прекрасной и спящей Офелией.

Ресничный, бархатный шёпот лапок паучка вспыхивал на её груди, животе и бёдрах нежнейшей прищуринкой маленьких глаз.
В том нежном месте на шее, где ямочка, называемая в народе — душкой, душой, я свил себе гнёздышко.
Река текла синевой, в синеву, улыбаясь мотыльковою рябью.
Что-то тёмное плеснуло в реке, как бы прорвав солнечный кокон отражения листвы и света.
А может, просто река вскрикнула тёмным криком. Реки ведь тоже спят, ворочаются и им всякое может присниться.
А потом, по дивной и крылатой логике сна, похожей на гениального, заигравшегося ребёнка-аутиста, не замечающего законов природы, река в своём течении, бережно нёсшая на себе тёплые отражения мира ( деревья, птиц, любознательного мышонка, спустившегося к реке попить) слилась с ночь и звёздами, как бы впав в тёмное Каспийское море небес, и ночь впервые обняла и приняла всё то, о чём она только слышала: чудесные и яркие листочки стали жить в ней таинственной жизнью пёстрых и алых осенних рыб, словно бы освещавших ночь изнутри.

Обнажённое тело женщины и я на её теле вышли в открытый космос.
Офелия плыла уже среди звёзд и планет, похожих то ли на осеннюю листву, то ли округлую пестроту рыбок в полумраке воды.
От долгого обездвиживания, женщина, всё так же продолжая плыть в пустоте, сладостно потянулась, запрокинув руки за голову и приподняв одно колено, дышавшее крылом задремавшего в сумерках ангела.
Это были два моих излюбленных места: белый парус колена и раскосая, каряя нежность подмышек, похожих на гамак-кокон в вечернем раю ( смутная и девственная картография моих снов).
Моё юное сердце в том августовском домике у реки, больше всего поразили в обнажённой женщине, которую я видел впервые живьём, почему-то именно колени ( зардевшееся сердце, опустившее взгляд) и подмышки, словно странное, смазанное, как помада, карее эхо волосков у неё внизу живота.

Нежась в подмышках женщины, я, паучок, оплетал в карий кокон пойманного мной мотылька, но одновременно, по всё то же бессмертной логике сна, это окукливалась в свой кокон гусеничка.
Таким образом, я одновременно был и пауком и рождающимся мотыльком.
Карий кокон подмышек вздохнул и раскрылся посерёдке алым плеском совсем нежных крылышек.
Женщина тоже чувствовала эту нежность, мыслила её и мной, словно своими блаженно воскресшими крыльями на груди.
И почему говорят о бабочках в животе?
Нет, в моём нежном и странном сне, женщина потягивалась и у неё из тёмной ряби подмышек вылетал тёплый рой мотыльков, образуя непрерывное и округлое течение крыльев.

Женщина потянулась и сложила локотки перед своим улыбнувшимся и счастливым лицом, смотревшим на взошедшую слева от неё планету Венеру, которую мы проплывали.
Эти сложенные, нежно подрагивающие, едва соприкасающиеся локотки, также были похожи на ресничную грацию пробуждающегося мотылька.
Когда она возвращала обратно своих сложенные локотки, её движения как бы дробились о медленно сверкнувшую рябь пространства, и у неё за плечами вырастало множество локотков, похожих на крылья Серафима.
Под каждым бледным и острым крылышком локотков, мерцал и дышал карий глазок: говорят, у ангела смерти крылья состоят сплошь из глаз.

В какой-то миг, женщина увидела меня всеми своими глазами и замерла.
И вот тут произошло нечто странное.
Эти глаза как бы провалились, ослепли, обнажив свою пустую и слезящуюся алость, которая странным образом влекла меня к себе, также, имевшего множество глаз, которыми я хотел заполнить эту невыносимую, алую пустоту, немоту глаз в её теле.
Широкие и зоркие крылья за плечами приподняли женщину в пустоте, в совсем иную тональность и плоскость вертикального, окрылённого течения.
Женщина согнула ногу: Афродита выходит из тёмных вод космических пространств.

Мы плыли уже на смятых крыльях позади нас.
Нежнейшим шибари солнечной паутинки я связывал её бледные колени, запястья на шее… а она с чудесным смехом рвала мои нити: я был её нежным пленником, а не она моей пленницей.

Вторая часть

Как сказал бы Байрон — сон внезапно изменился.
Статус размеров наших тел сохранился, ночь воды сохранилась.. но поменялись существования.
Правда, произошло это уже через много лет, буквально на днях, после того, как в компании друзей речь зашла о… реинкарнации поцелуев.
Вопрос звучал так: если бы вам предложили на один день, неделю, месяц.. стать любым существом на земле, дабы по новому ощутить нежность к своему любимому, поцеловав его… всем преображённым и как бы расцветшим существованием, то кого бы вы выбрали?

Интересней всего ответы были у девушек: они хотели стать птицами, желая в высокой синеве воздуха целовать крыльями своих любимых.
Кто-то желал быть клёном на осенней заре, каждым листочком трепеща на ветру и касаясь стоящего рядом другого дерева: касаясь его тысячью поцелуев листвы, разом!
Парни говорили о цветке, что сорвала бы рука любимой и положила себе на грудь.
Кто-то даже по-есенински замечтавшись, сказал, что хотел бы стать конём, идя в ночном поле с любимой.
Мечты прервала женская улыбка вопроса: любимая была бы рядом, или.. на тебе?
Было ещё сказано что-то прелестно-банальное о мотыльках и даже шмеле, залетевшем к девушке в окно ( у девушек, с такими залетевшими на балкон Ромео, весьма интересные, страстно-экзистенциальные отношения).

Дошла очередь до меня, и мне было стыдно сказать, кем бы я хотел быть, не говоря уже о том, кем должна была быть моя возлюбленная.
Я робко сказал, потирая себе ухмыляющийся шрамик на указательном пальце левой руки: глубоководный удильщик.
Никто ничего не понял. Полезли в инет: женский, удивлённый вздох удивления: боже...ты не смеёшься над нами? Это же… кошмар наяву!
Такие водятся в глубинах ада. Вот уж действительно инфернальная женщина!

Эти удивительные существа водятся на головокружительной глубине океана в кромешной, почти космической тьме, с невесомо проносящейся мимо них звёздной пылью верхнего мира.
Мужчина меньше женщины раз в 30.
Что удивительно, женщина, с нежно-отдалённого расстояния, выглядит одним из самых таинственных и прекрасных созданий на земле: в сумраке глубин — сверхновая зажглась.
Светящиеся и дымные локоны развевающегося света.
Но стоит приблизиться… тёмный холодок по сердцу и спине.

Для мужчина, эта бодлеровская великантша глубин, должно быть представляется неведомой и прекрасной блуждающей планетой.
Недолго думая, он устремляется к ней, вонзаясь в неё в районе живота, и, с самозабвенной жадностью, нежностью, начинает пить свою любимую.
Возлюбленные больше не расстаются никогда: полярные и безрассветные ночи глубин, слишком долги и безбрежны, и вероятность вновь встретиться в них, женщине и мужчине — бесконечно мала.
Есть в этом.. какая-то высшая, экзистенциальная романтика, достойная Платонов, Сартра, ещё толком не воспетая поэтами.

Голубая, косматая звезда несётся во тьме, нежно заселённая им одним: они одни во всей вселенной, и он всецело принадлежит ей: разве втайне женщина не мечтает об этом?
Мужчина буквально врастает в живот женщины, продолжая дышать ею и пить: он нежно теряется в своей любимой, становясь её частью, а женщина в свою очередь, становится как бы… беременна своим послушным мужчиной: она кормит его собою и одновременно, словно в крылатой логике сна, занимается с ним любовью.

Это был мой реальный сон, продолжение моего детского и оборвавшегося сна, который я досмотрел через много лет.
 В полумраке комнаты стояла тишина ( именно стояла — стройная осанка тишины, уже вставшей и взглянувшей на меня, приблизившейся вплотную ко мне: вот-вот что-то скажет, коснётся меня…
Боже мой, как незримо и странно простое притяжение земли влияет на наши слова и их координацию в пространстве!)
Ещё пару минут назад, для парней и особенно девушек, глубоководный ныряльщик был символом нечто чудовищного, лишённого всякой поэзии… и вот, теперь в их глазах и улыбке было совсем другое чувство, осознание того, что даже самое чудовищное на первый взгляд, может нести в себе невиданную ранее красоту.
Когда любишь, хочется распрямиться душою до звёзд.
Да, если любишь… у тебя появляются походка и грация Гулливера, вернувшегося домой: ты стремишься не задеть такой маленький и уязвимый угол дома, не причинить боль, даже маленькому паучку и былинке.
Проблема лишь в том, что никто… не поверит тому, что твоя душа была столь огромна, что дотянулась до звёзд.