Знакомство с Белинским

Две истории, и надо бы рассказать по отдельности, но не хочу разъединять.

Первая: "Ах, Александр Сергеевич, милый...."
У кого как, а у нас первое сентября 1997 года, ставшее и первым днем учебы на филфаке, ничем не отличалось от обычных учебных дней. Мы не отметили начало учебного года (потому что друг друга в первый раз видели), и нас не отпустили по домам (еще бы, сначала оргзанятие, а потом сразу все на лекцию, бездельники!).
Второй парой была практика по "Введению в литературоведение". Заметим, теории еще не было, а практику уже проводили. Преподавателя звали Александр Сергеевич Митропольский.
Битых полтора часа Александр Сергеевич нес такую ахинею, что я усомнился - а на филфак ли я попал? а в то ли учебное заведение, где высокая словесность? где образцы культуры? и проч. и проч. и проч????? но нет, почти ни слова о литературе, зато подробно - как пишут рефераты третьекурсники, в чем трагедия Гитлера и какие есть новинки в магазине "Подписные издания" в нашем городе.
О, эти "Подписные издания" - легенда среди тех, кто ходил к Митропольскому. Мы ведь еще не знали, что не будет такой лекции, на которой он не вспомнит про этот магазин, и что он всегда будет нести какую-нибудь чушь, мало имеющую отношения к литературоведению (а на других семестрах - и к другим дисциплинам).
Но когда пара закончилась, Митропольский дал нам задание - к следующему занятию прочитать Белинского, "Деление литературы на роды и виды".
Я пришел домой слегка озадаченный, подвалил к бабке, и спросил, не завалялся ли у нее часом Белинский? Бабка моя (царствие ей небесное) была таким интеллектуалом, каких поискать днем с огнем надо. "Да вон он, на полке стоит!" - ответила она и вытащила три толстееенных черных тома. Отыскав в одном из оных "Деление литературы..." я сначала прибалдел над объемом, а потом и над стилем Белинского. Но ничего не поделаешь, студент-первокурсник работает на зачетку, это потом она на него начинает работать. В общем, прочитал я всю статью и с кашей в голове явился через неделю к Митропольскому.
- Я думаю, друзья мои, - прокартавил Александр Сергеевич. - вы прекрасно поняли, зачем я вам велел прочитать Белинского. А теперь мы с вами поговорим о...
Он назвал что-то окололитературное, но тут же перешел к "Подписным изданиям". И Белинский опочил в нашей памяти.
Такими были почти все занятия. К началу сессии выходя с его занятий мы пели на шевчуковский мотив:
"Ах, Александр Сергеевич, милый, ну что же вы нам ничего не сказали..."

Вторая: "Стукачи"

Эта история не имеет к книжке никакого отношения. Но она имеет отношение к Белинскому, и я ее расскажу.
Наш преподаватель по культурологии и он же - по теории литературы Алексей Валерьевич ну очень не любил Белинского. Настолько, что на каждой лекции рассказывал про него гадости, причем, как утверждал, исторически достоверные. Типа того, что он (Белинский) был настолько глуп, что вылетел из университета, что он обладал целым набором пороков и проч. и проч. и проч...
А еще у нас была преподаватель Марина Генриховна с кафедры классической литературы. В принципе, не плохой преподаватель, хоть и своеобразный. Будучи старше Алексея Валерьевича, она, как мне показалось, не стеснялась подчеркивать свое превосходство над ним, несмотря на то, что он был зам.декана.
И вот как-то раз Алексей Валерьевич пришел на лекцию очень раздраженный (что нас насторожило, ибо характер этого человека был очень не сахарный), и скрежеща зубами высказал следующее:
- Меня тут Марина Генриховна отчитала за то, что я рассказываю вам про Белинского правдивые истории. И как она, эта поклонница Белинского, это узнала? Ну, я-то догадываюсь - здесь есть стукачи, и скорее всего это те, у кого она является научным руководителем! Что-ж, я еще это выясню, а раз вам мои истории так не нравятся, что вы закладываете меня, я вам их больше рассказывать не буду. То есть сейчас расскажу последнюю и больше не буду.
И он завернул про Белинского такую откровенную гадость (не помню уже точно, но, как позже выяснилось, исторически достоверную, но гротескно преувеличенную), что у бедных девушек-студентов уши свернулись в трубочки, а бедный Виссарион, думаю, в это время перевернулся в гробу.
Вот так.