В своей книге "Иконостас", математик, философ, богослов отец Павел Флоренский, рассуждая о снах, приводит занятную теорию. В соответствии с ней время во сне движется не просто быстро (этим никого не удивишь – мало кто не сможет накопать в памяти два-три "затяжных" сна, охватывающих в своем сонном измерении длительные отрезки времени) – но в обратную сторону.
Вам снится море и ночь. Вы идете по набережной, соленый изумрудный ветер гоняет по настилу струйки песка. Над вашей головой раскинулось бездонным ковшом небо, полное сияющих звезд. Море качает на своих волнах серп месяца, белая пена соскальзывает на кромку берега и исчезает в гальке. "Если подождете еще немного, – кричит из своей будки старик-смотритель, – увидите рассвет! Он здесь удивительно живописен!" Вы смотрите на башенные часы за вашей спиной, прикидываете, сколько осталось времени до поезда. Потом останавливаетесь, упираетесь локтями в шершавые деревянные перила – и смотрите на горизонт, который уже начинает светлеть. Вот ближайшие звезды накрыло лепестком бледней синевы, море как будто похолодело. Вот синева переливается, плывет, меняя оттенки все выше. Вдруг как будто там вдалеке занимается огонь – розовые и оранжевые ленты расходятся в стороны. Вы стоите, ваше сердце замирает от восторга – и вот, наконец, над линией воды показывается ослепительная искра – пока еще только искра! – и разрывает ночную мглу горячими сияющими лучами...
Вы открываете глаза и понимаете, что младший брат светит вам в лицо своим ультраярким фонариком. "Кыш!" – прикрикиваете вы, еще не до конца проснувшись, и зажмуриваетесь в надежде вернуться туда, на набережную, к рассвету. Но сон ускользает от вас даже быстрее, чем брат, который с хохотом бежит из вашей комнаты, сжимая в руке фонарь. Вы садитесь и трете лицо ладонями. По большому счету вы должны поблагодарить сорванца – если бы не он, вы бы проспали.
И отец Павел говорит вам, что весь каркас сновидения – с трепетным ожиданием рассвета, башенными часами, стариком в будке, серпом месяца и ночной набережной – вся эта чудная конструкция выстроилась в вашем сознании исключительно потому, что ваш хитрый младший брат решил над вами подшутить. Возьму смелость повторить, несколько перефразировав. Озорник навел на вас луч своего фонаря, перед вашим внутренним взором запылал дивный южный рассвет, а от него уже – в прямом смысле слова в обратную сторону, в прошлое – протянулась цепочка сюжетных элементов, вдоль которой вы благополучно прошествовали, ничего не заметив.
***
Воздух теплыми душистыми волнами омывает зеленый домик. Нежатся в лучах солнца яблони. Сонная, густая атмосфера летнего вечера. Я сижу за столом и читаю "Иконостас". Книга обернута в суперобложку Льюисовской "Любви", я использую отвороты вместо закладки. Стиль отца Павла не из простых – чтобы настроиться на нужный ритм и темп, требуется время. Через первые страницы я иду, спотыкаясь, неуклюже, поминутно вываливаясь куда-то вовне, к клумбам и яблоням. Спустя какое-то время синхронизация завершается и мысли упорядочиваются. Под мерное тарахтение я качусь по сияющим рельсам, проложенным сто лет назад. Деревянная столешница покрыта лаком и блестит на солнце. Бурые прожилки и трещинки бегут по древесине, истончаясь в пунктиры. Я ожидал от книги метафизики, но чтобы она была такой... Я вскакиваю, звоню другу, марширую вокруг теплицы, шаркаю по настилу шатра, хватаюсь за голову и размахиваю руками, пытаясь передать мое восхищение. Вечер плывет над дачами, мурлыча что-то себе под нос, ленивые птицы ложатся на воздух и парят кругами. Я читаю о французе, прошедшему во сне всю революцию – от баррикад до гильотины. В тот момент, когда веревка была разрублена и смертоносное лезвие с визгом рухнуло на его затылок, француз проснулся с болью в шее – холодная металлическая дуга сорвалась с изголовья кровати и огрела спящего. Время замедляется, изгибается, сворачивается само в себя – и плывет в тумане на манер ладьи или гондолы.
***
Входишь в "Читай-город" как к себе домой. Былого трепета уже нет, не мечешься от стеллажа к стеллажу как угорелый, брызгая слюной, а ступаешь ровно, меланхолично, несколько отрешенно. Бестселлеры, биографии, мемуары. В углу жмутся робко любовные романы. Между двумя этажами как между двумя измерениями – классика. Выше – детская литература, психология, философия, религия. Если нужной книги нет в наличии, ее можно заказать – и пока она доберется до вашей провинции, растеряет по пути значительную часть цены. Книги по одиночке и стайками курсируют через всю страну от Иркутска до Брянска в поисках своего читателя. Сквозь зной и стужу, сквозь град и ливень они тянутся к вашим шкафам и полкам чтобы остановиться, выдохнуть и врасти в бытие подобно деревьям, из которых они вылеплены. Сквозь пространство и время дошел до меня "Иконостас" отца Павла. Со второго этажа нашего "Читай-города" видно перекресток Харьковской и Куйбышева – каштаны, пятиэтажки, арки. На первом хлопают двери, стучит ящиком касса.
***
А вот книги "Имена" за авторством того же отца Павла – ну никак не найти. "Простите, из одного магазина в другой больше не возим, – разводит руками продавец, – только то, что в наличии на сайте". На сайте "Имен" нет. Брат жены искал их для меня в столице, только что оттарабанив смену на катке. Я выступал в роли навигатора и, сидя в провинции, отправлял сталкеру координаты отдела и позывные книги. Столица была далеко от меня и молчала, она не смогла ответить ни на мои укоризненные взгляды, ни на его юношеский напор. Я смирился и отказался от затеи непременно, в самом скором времени раздобыть "Имена". Я удовлетворился нечитаемой электронной версией и, нагрянув с визитом на пересечение Харьковской и Куйбышева, заказал то, что значилось-таки в наличии на сайте – "Иконостас".
***
Обыкновенное буднично-рабочее утро. Я в состоянии близком к обморочному читаю описание своего "Дмитрия" в скачанных на телефон "Именах" отца Павла. Сто лет назад жил человек, который обо мне знал больше, чем я сам. Внутренний мир, оказывается, существует по своим, непонятным для нас законам и закономерностям. Он может быть похож на водную гладь, а может – на жерло вулкана; личность похожа на бутон цветка, в котором под одним слоем скрывается другой, за ним – третий и так далее, а в сердцевине пульсирует, мерцая, имя – "метафизический центр личности". Имя накладывает свой отпечаток на всю жизнь человека, во многом предопределяя склонности и опасности, достоинства и недостатки. Невозможно представить, что кто-то способен разрешить уравнение, в котором девяносто восемь из ста символов – незнакомые, но отцу Павлу это удалось – он прошел со светильником по пещерам и гротам имени и осветил их. Я болтался на офисной кухне, окна еще темнели, по стенам вился гул батарей – а передо мной разворачивались лабиринты человеческой души. Многое из того, что исподволь терзало меня годами, оставаясь в тени и не обретая названия, вдруг оказалось освещено горячим белым светом.
***
К разговорам о влиянии имени на личность я всегда относился скептически. Считал это суеверием, лакомым куском для любителей гороскопов. Читал аннотацию к "Именам" отца Павла Флоренского с интересом, но без особенных ожиданий. Слишком уж разные Дмитрии мне встречаются, слишком разные Михаилы, Павлы. Раздобыть бумажную версию книги оказалось делом непростым, благо добрые люди на опальном Рутрекере взяли на себя труд перевести большую часть трудов "русского Леонардо" в цифру. Покамест ищу бумажное издание, решаю скачать "Имена" на телефон – авось полистаю на досуге.