Об учителях правдивости в учебниках литературы

Почему российских школьников до сих пор учит честности писатель, который всю жизнь притворялся и держал фигу в кармане? Этот факт сколь любопытен, столь и закономерен. Речь о Л. Пантелееве, если что. Еще здесь будет про красного комиссара Аркадия Гайдара и белогвардейского атамана Петра Краснова. В промежутке между двух войн все трое написали по удивительной детской истории о твердом слове и надежных часовых.

Современная российская программа по чтению для начальной школы переполнена конъюнктурным графоманским мусором чуть больше, чем наполовину. Мои дети находятся на семейном обучении, и мы можем себе позволить чтение действительно хороших и важных книг, но школьную программу тоже изучаем. В учебнике по «Литературному чтению» за второй класс в УМК Занкова нам встретились «Чук и Гек» Аркадия Гайдара. Методичка призывала использовать это произведение для пропаганды патриотизма. А в хрестоматии для внеклассного чтения притаилось «Честное слово» Л. Пантелеева.

Для тех, кто благоразумно не читает советских газет и советских писателей, вкратце перескажу сюжет пантелеевского рассказа. Поздним вечером взрослый дядя обнаружил в саду одинокого плачущего мальчика 7-8 лет. Оказалось, что ребенка позвали играть в войнушку незнакомые ему старшие товарищи. Они «произвели» малыша в сержанты, поставили часовым у «порохового склада» и приказали стоять, пока не сменят. Тот понял, что ребята ушли и давно про него забыли, но покидать свой пост категорически отказывался. В итоге случайному прохожему пришлось искать настоящего офицера-красноармейца, который смог бы дать отбой. Очень важно было найти именно офицера, так как всякие нижние чины советскому сержанту не указ.

«А когда он вырастет… Еще не известно, кем он будет, когда вырастет, но кем бы он ни был, можно ручаться, что это будет настоящий человек. Я подумал так, и мне стало очень приятно, что я познакомился с этим мальчиком. И я еще раз крепко и с удовольствием пожал ему руку», - этими слова заканчивается рассказ.

Первым делом я попросил своего старшего сына оценить поведение его сверстника с точки зрения здравого смысла. Михаил Олегович сказал, что мальчик вел себя неразумно, и привел несколько очевидных аргументов в ответ на мое «почему». Я оценил бы его анализ на четверочку, так как на пятерку нужно было сразу, еще до моих вопросов сказать что-то вроде: «Этот мальчик серьезно болен, и обсуждать его случай следует скорее в контексте психиатрии, а не литературы. На месте органов опеки я бы присмотрелся и к родителям. С автором, похоже, тоже не все ОК».

Впрочем, хрестоматия предлагает отвечать совсем на другие вопросы, тоже по-своему любопытные. «Что заставило двух мужчин оставить свои дела и всерьез вступить в игру? Среди твоих друзей есть люди, похожие на этого мальчика? Объясни, как ты понимаешь, что значит «быть честным»? Ну, и дальше в таком духе: там еще что-то про совесть, верность и ответственность.

У Аркадия Гайдара есть своя знаменитая история на ту же тему, куда более упоротая. Она намного интереснее «Чука и Гека», так что на следующий день Михаил Олегович читал «Сказку о Военной тайне, о Мальчише-Кибальчише и его твердом слове». Как и я когда-то в детстве, мой сын проникся подвигом Плохиша. Бойскаут Плохиш хотел жить в нормальном буржуинском обществе, но вместо того, чтобы писать об этом в своем уютном фейсбуке, он устроил диверсию на пороховом складе красных мальчишей. В отличие от старших ребят из рассказа Пантелеева мальчиши, похоже, забыли выставить часового. Буржуины тут же записали Плохиша в свое буржинство и дали ему целую бочку варенья и корзину печенья. В общем, мораль в том, что добрые дела вознаграждаются куда щедрее, чем добрые мысли.

На следующий день Михаил Олегович читал «Таинственного часового» Петра Краснова. Это весьма характерный для данного автора святочный рассказ. На дальних имперских рубежах в лютую метель выставили часового у бомбового погреба в скалах. Ночь, непогода усилилась, пути замело. Офицер переживает из-за того, что сменить парня уже никак нельзя: до него просто не добраться, и солдата скорее всего ждет гибель. Но в итоге он возвращается сам как ни в чем ни бывало. Говорит, что его сменили. Офицер видит, что парень лжет, так как все бойцы на месте, и уже готов подвести его под трибунал.

"- Я пост сдал и пошел с разводящим… Меня сменили… Разве я сошел бы с поста… Да, Господи, Боже мой… Нешто не понимаю… Умри, а стой.
- И умирали… А ты… Какой позор…"

Но когда вьюга стихла, офицер вместе с бойцами отправился к складу, и на месте они действительно обнаружили часового. Разводящий с часовым проверили печати и замки, и после смены все пошли обратно. Но по пути таинственный часовой куда-то исчез. Караульный унтер-офицер предположил, что это был Ангел Господень. Начальству об инциденте решили не докладывать, ибо «не поймут».

Как и «Плохиш» Гайдара, святочная история Краснова является частью другого произведения. В Рождественский сочельник в компании побитых жизнью русских эмигрантов - князей, графинь да инвалидов-офицеров - ее рассказывает один старик-ветеран. Некий «господин в очках» отнесся к услышанному со скепсисом, но его не поддержали. Завершается рассказ экзальтированной репликой графини Веры.

- Я верю, что когда все покинули, оставили Россию, когда погибнет она от нашего равнодушия, нерадения и несогласия – Ангелы Господни охраняют ее до новой смены… Стихнет метель, и пойдем мы ей на помощь и найдем ее… спасеннной… и охраненной, - говорит пожилая женщина.

Характерно, что в рассказе Краснова речь идет о настоящих солдатах, хотя история также адресована скорее детям. Все-таки что пионеры, что бойскауты должны делать уроки, а не охранять пороховые склады.

Не хотелось бы оценивать литературные достоинства этих трех произведений. Ни одно из них, конечно, не является шедевром. Их ценность прежде всего в историческом символизме, связанном с биографиями авторов. При всем моем отвращении к личности старшего Гайдара следует признать, что слова с делами у него не расходились. Он был красным комиссаром и карателем, жил, как писал, а в 1941 году при первой же возможности отправился на войну с немецкими буржуинами и там погиб.

Краснов в своем рассказе выразил чаяния русских эмигрантов первой волны, многие из которых мечтали вернуться на родину с оружием в руках и ждали удобного случая, чтобы отмстить большевикам и освободить земли своих предков. Во время Второй Мировой войны у них появилась такая возможность, и 73-летний Краснов возглавил Главное управление казачьих войск при имперском министерстве восточных территорий. После того, как британцы в Лиенце выдали доверившихся им казаков, Краснов погиб мученической смертью в большевистских застенках, как ранее многие герои его романов.

А что же Пантелеев? Человек он невоенный, и в этом, конечно, нет ничего плохого. «Честное слово» написал по заданию от редакции журнала «Костер». Там попросили прислать что-нибудь духоподъемное для молодежи. Как и Гайдар, пользовался псевдонимом, а настоящая фамилия Еремеев. В советские времена у него была идеальная для той эпохи биография – бывший вор и беспризорник, которого советская власть перевоспитала в детские писатели. Автор знаменитой «Республики ШКИД», блокадник.

Известно, что не только Россия – страна с непредсказуемым прошлым, но и люди наши подчас имеют непредсказуемую биографию. Раньше писали, что отец Пантелеева, казачий офицер, бросил семью в 1916-м и умер где-то на лесозаготовках. Потом же вдруг выяснилось, что отца арестовали и расстреляли в 1919-м большевики, а сам писатель «с гордостью и любовью» нес его образ в своей памяти в течение всей своей жизни, а мать воспитала его верующим человеком. И вообще, он с самого детства много читал, так как семья была интеллигентной. А воровать был вынужден из-за голода, ставшего следствием большевистской разрухи.

В той самой ШКИДе Пантелеев познакомился с Григорием Белых. Вместе они и написали свою самую известную книгу. Правда, потом Белых был осужден за стишки, в которых органы усмотрели «контрреволюционную деятельность», и в 1938 умер в пересыльной тюрьме. Сам Пантелеев тоже ходил под подозрением. В блокадном Ленинграде его лишили прописки, а значит и продуктовых карточек, что было сродни смертному приговору. Спас один товарищ по писательскому цеху, успевший вывезти умирающего коллегу в Москву.

Самые большие сюрпризы в биографии Пантелеева появились в 1991 году, когда уже после смерти автора вышла его книга «Верую». К слову, там говорится, что отец погиб все-таки в конце Первой Мировой. А еще Пантелеев признается, что с детства верил в Бога, молился, любил свою купеческо-дворянскую семью, восхищался Солженицыным, осуждал «жестокости режима», репрессии и гонения, советские реалии ему глубоко претили, но даже с близкими друзьями он всю жизнь боялся говорить на эту тему. В этой книжке Пантелеев осуждает себя за то, что не был смелее, не заявлял о своих взглядах открыто, а свои сочинения называет «постыдными».

«А ведь я почти весь век свой (исключая годы раннего детства) должен был таить свои взгляды. Впрочем, не знаю, то ли я слово употребил: должен. По Огареву НЕ должен. Знаю только, что так поступать вынужден был не я один, а тысячи и даже тысячи тысяч моих единомышленников и сограждан. Потому что многих из тех, кто НЕ таил, давно уже нет с нами», - эти слова находятся в самом начале автобиографии, и потом еще неоднократно обыгрываются на разные лады.

Как человек, Пантелеев безусловно заслуживает сочувствия. Он жил в страшное время, не был замешан в каких-то постыдных для писателей тех лет делах, не подписывал своим именем различных гнусных писем, да и творчество его лишено какой-то откровенно мерзотной пропаганды. Но как теперь понять, что в его сочинениях написано от чистого сердца, а что стало следствием спасительного двоемыслия? Можно ли без иронии воспринимать его дидактический рассказ о «твердом слове»? Да и хорошо ли быть обладателем такого фанатично твердого слова в тоталитарном большевицком государстве? Не руками ли таких преданных мальчишек-«часовых», которые не будут задумываться по поводу отдаваемых приказов, убивали тех самых «единомышленников» Пантелеева, которые не «таили» своих взглядов?

С другой стороны, становится понятно, почему в современные учебники попал именно рассказ Пантелеева, а не Краснова или Гайдара. Почему там до сих пор нет Краснова, ясно без пояснений. "Кибальчиш" Гайдара тоже слишком одиозен по нынешним временам. А вот двоемыслие Пантелеева – это как раз то, что как нельзя лучше соответствует историческому моменту. Такой компромиссный вариант «примирения и согласия». Ностальгирующие по СССР любят его за «Республику ШКИД» и прочие «Честные слова», а антисоветчики – за то, что на самом деле был против всего плохого.