Физики и лирики (миниатюра)

​Ты сегодня утром так сладко спала, когда я уехал…
Я был далеко от тебя и пытался установить телепатическую связь с твоим сном.
Рядом со мной, светло качнулась веточка сирени. Качнулась так трепетно, обнажив синеву, что на миг подумалось, что мне удалось невозможное: установить телепатическую связь с твоим сном, и он мне откликнулся, как откликнулась бы звезда, с таинственной жизнью на ней.
Так удивителен был трепет сирени, что я не смог удержаться, и поцеловал её: я был нежно переполнен любовью к тебе.
Было бы славно, если бы в этот миг ты и проснулась. А быть может ты просто что-то смутно и нежно прошептала во сне…
У меня теперь войдёт в привычку, каждое утро, или вечер, целовать эту сирень, растущую, правда, далеко от нашего дома.
Я просто буду ехать к сирени, на машине, или на заблудившемся трамвае, не важно, и целовать её, милую соучастницу наших снов и наших странных отношений.

Знаешь, у меня с женщинами всегда были странные отношения, начиная с садика, когда я влюбился в воспитательницу: каждый день я шёл в садик с цветами и… мамой, за руку, словно влюблённый идиотик.
В 13 лет у меня случилось «Одно лето в раю», почти как у Рембо, только вместо Верлена, была Вера, правда, возрастом всё того же Верлена: 31 год.
Каких только отношений у меня не было с женщинами, даже… гомосексуальные.
Но сегодня, когда ты спала, а я целовался с сиренью, где-то на другом конце города, я вспомнил о странных отношениях с учительницей по физике: было в них что-то от наших с тобой отношений… что-то невесомое, невыносимо нежное.
Я стоял у школьной доски, как осуждённый перед расстрелом, без права на помилование, только с той разницей, что девочка на первой парте, с чудесными глазами чайного цвета, подсказывала мне что-то… а может и просто шептала: люблю — словно прощаясь со мной, и тем самым отвлекала «огонь» на себя, и порой два раненых подростка, замирали в звонко просиявшей тишине класса.
Однажды нас даже.. вместе выгнали из класса.
Мы открыли двери и вышли… в рай весны: цветы росли сразу за дверью, как во сне.
Голубыми плечами опрокинутых взглядов, мы падали в цветы, взявшись за руки, за души.

По физике мне светила твёрдая 2-ка. В моих тетрадях, у мрачноватых озёр моих строк, плавали вечные лебеди на заре.
Но однажды, оставшись после урока наедине с учительницей, между нами словно установился… контакт.
Самый настоящий, неземной, какой мог быть между землёй и далёкой звездой.
Учительница, молодая, с распущенными чёрными волосами, в неизменно чёрном, как космос, платье, была похожа на Настасью Филипповну, так что я искренне вздыхал на уроках, что она не ведёт литературу.
Она очень любила космос и.. интеллектуальные, почти борхесовские загадки.
Она получала почти физическое наслаждение от них, до румянца на её белых щёчках.
Мы с ней тогда, после урока, хорошо поговорили по душам, о космосе и его загадках.
Казалось, весна сменялась незакатным солнцем лета, лето — опавшей листвой, зашелестела, завыла на луну, метель за окном, а мы всё не могли наговориться.
Так бывает с каждым влюблённым, когда вся ночь летит, как миг, и говорят уже не тела, а души бессмертные.

На уроках, когда все дети, искренне писали в тетрадках контрольную работу, я.. словно тайный любовник, писал учительнице в тетрадке… нет, не письма любви, а загадки и что-то о космосе и жизни на далёких звёздах.
Все дети как дети, вставали и совершенно искренне шли между столами, сдавать тетради на стол учительницы.
А я шёл… с тетрадкой у груди, словно с цветами. Шёл на тайное свидание с женщиной, с чем-то сияюще-звёздным.
И женщина мне улыбалась…
Боже, как нежно она мне улыбалась! Сирень её улыбки… мне не забыть никогда.
И вот, теперь,та же сирень, манит меня на незнакомой улице, но связывает она уже меня и тебя.
И космос нас связывает: пути небесные.
И загадка, да. Твоё милое сердце для меня — загадка, не меньшая, чем жизнь на далёкой звезде.