Ночь, улица, фонарь... (история одной любви)

Странная, тихая улица, заметаемая светом уличных фонарей, словно из сна грустного, одинокого человека, ворочающегося в ночи и что-то шепчущего и вскрикивающего в бреду: приснилась жизнь.
Улица Блока: ночь, одинокий фонарь…
Фонарь похож на бесприютного, отощавшего ангела, стоящего в совершенном одиночестве посреди мира, прижав ладони света, к вздрагивающему лицу.
Рядом, виден тёмный силуэт лавочки, похожей в сумерках на открытый рояль, раненый рояль, простёртый на земле, устремив голубой взгляд, в тёмные небеса: держится одной рукой за сердце.
Виден ещё один силуэт: красивая девушка, а может, ангел, склонилась к умирающему.
Рядом плачет фонарь: плечи света, вздрагивают в тишине.

- Девушка, можно с вами познакомиться?

- Нет.

- А если я вам скажу, что вы мне снились? А может… и снитесь, прямо сейчас?

- Почти оригинально. Долго думали над этим подкатом?

- А если я говорю правду?

- Значит вы сумасшедший.

- А вы бы могли полюбить сумасшедшего?

- Молодой человек, вы меня пугаете. Отойдите.

- Хотите, я вам скажу, что у вас в сумочке?

- Вы и правда, сумасшедший. Или… очень робкий, вор.
Может даже, сумасшедший вор… вуайерист.
Хотите посмотреть, что у меня в сумочке?

- Мне это не за чем. Я знаю что там.

- Хм.. ну хорошо, поиграем. И что же там?

- Маленькая бутылочка с водой и лаймом: осталось в ней чуть-чуть, на 3 моих сложенных пальца.
Они у меня тонкие, как у пианиста, посмотрите.
Грустно иметь пальцы, как у пианиста, и не уметь играть на рояле, правда?
Ещё в вашей сумочке есть синеватый телефон, шоколадка с орехами (двух долек нет), блеск для губ (вы редко пользуетесь помадой. У вас очень красивый и чуточку ранимый цвет губ. Обнажённый цвет губ) и… простите, прокладки. На 3 капельки.

- Вы за мной следили? Вы маньяк?

- Я не маньяк. Я люблю вас.

- Вы же в первый раз меня видите? Или.. вы следите за мной уже несколько дней? Я права?

- Вы мне снитесь уже давно. Я знаю вас так хорошо, почти наизусть, словно уже много лет знаю вас.
Я прожил с вами в своих снах, целую жизнь. А потом… вы умерли.

- Молодой человек, это уже не смешно.

- А я и не шучу. У нас с вами есть ребёнок. Чудесная девочка — Марина.
Вы ведь хотели назвать свою дочку, Мариной, я прав?

- Дд-а, хотела… хочу. Как вы узнали?
Вас подруга моя подослала? Саша? Это в её вкусе, такие жестокие игры, причуды.

- Нет, Саша тут ни при чём. Хотя я её и знаю. Она, крёстная у нашей дочери.

- Боже, да вы и правда сумасшедший.

- Не возражаете, если я присяду к вам на лавочку?

- Садитесь.

- Именно так мы с вами и познакомились, тогда, в том вечернем апрельском парке, несколько лет назад.
Да, я забыл вам сказать, про книжку в вашей сумочке: томик японского поэта 17 века — Ла Он. Угадал?
Закладка (осенний, алый листочек) на 23 странице. Там хокку:

Оленёнок в лесу, на зарю засмотрелся.
Женщина дремлет в постели, с улыбкой...
Цвет её губ, обнажён, как мечта.

- Угадали… мне кажется, что я сплю.

- Ущипнуть вас?

- Нет, не стоит. Я… хотела…

- Хотите скажу, о чём вы думаете сейчас?

- О чём же?

- О нашей дочке. Пытаетесь представить её внешность.
Она красавица. На вас похожа. Но глаза голубые, мои.
Но по цвету, чуточку разные: правый и левый, как и у вас.
Словно море в 7 часов вечера и в 8.
А ещё вы думаете… как вы умерли.

- Как вы узнали?

- Это легко. Говорю же, вы мне снитесь.
Хотите меня ущипнуть?
Я могу проснуться и исчезну, и вы снова останетесь одна.
Будут всё так же вздрагивать плечи света у фонаря и лавочка будет казаться пустой, хотя на ней сидите вы.
Я живу вон там. Видите ту крайнюю звёздочку, справа, в Поясе Ориона? Самую маленькую, ранимую в своём робком мерцании? Словно светит из последних сил и вот-вот погаснет...

- Вот я думаю… не пропадал ли из психушки, какой-нибудь сумасшедший и грустный поэт?
Может вам нужна помощь? У вас есть близкие? Хотите, позвоню им?

- У меня никого в мире нет, кроме вас. Мне вы нужны.
Знали бы вы, как я вас долго искал, как я вам рад.
Простите… вы подумали, что я живу на вон той звезде?
Что вы, нет. Просто именно сейчас, под той звездой, находится мой дом.
Горит окошко в ночи, похожее на маленькую звёздочку…
Я люблю уходить из дома и оставлять свет в спальне.
На улице оглянусь, и так тепло станет на сердце. Стою и улыбаюсь. Люди проходят мимо, оглядываются.
А мне хорошо и покойно. Словно меня дома ждут.
В каком-то смысле, мы все, ночью, живём на звёздах, согласны?
Я не могу вам сказать, как вы умерли.
Если я скажу… вы вспомните свою смерть и тогда можете снова исчезнуть, прямо сейчас, и я останусь на лавочке, один, закрыв руками, дрожащее от слёз, лицо.

- Странно всё это. Очень. Не хочется верить. Это же чистое безумие.

- А кто вам сказал, что мир нормален?
Он безумен и уже давно. Он мучается и порой кричит по ночам. Но это мало кто слышит.
Порой кажется, что чем большее безумие происходит в мире, тем словно что-то в мире пытается припомнить что-то трагичное, за чертой которого, он был нормальным, счастливым быть может.
Это так странно…
Я однажды открыл грустную истину: почти всё может причинить боль человеку.
И медленно падающий в голубую лужицу, осенний листок, и вдруг потухшее ночью, окно на 7 этаже: словно ангел затушил свечу, словно за этим окном случилось что-то страшное… и кто-то там плачет.

Если бы мы могли чувствовать, хотя бы так, как видим, слышим, мы бы сошли с ума от горя, полыхающего в мире.
Даже удивительно, почему мы не сходим с ума: честный человек, искренне чувствующий боль мира, обречён сойти с ума.
Знаете, не так давно, я сидел вечером на этой лавочке, ждал вас, но вас снова не было.
Были другие люди, мужчина и женщина.
Они просто разговаривали, улыбались даже… но мелькало меж ними что-то незримое, когда их взгляды касались друг друга а робкие улыбки, касались их мыслей.
Вы замечали, что в робкой, загрустившей улыбке, есть что-то райское, бесприютное?
Порой говорят два человека, а улыбка, словно грустный и одинокий зверёк, смотрит на них и видит подлинную, незримую печаль и боль их мыслей.
Она смотрит со стороны, словно чуточку… умерла.
Так вот, улыбка девушки, была похожа на такого грустного зверька.
Её парень этого не видел. А улыбка почти скулила от боли и знала об отношениях с любимым что-то такое, что девушка и парень, узнает быть может через месяц.
Мне так жалко стало улыбку девушки. Я слушал её одну, улыбку, почти не слушая мужчину и девушку, и, в какой-то миг, забывшись, я потянулся к этой улыбке, словно к раненому зверьку, рукой.

- Поэтому у вас разбита губа?

- В некотором смысле, да. Но не в этом дело.
Это внешнее, мимолётное.
Когда мужчина и девушка, мило поговорили и ушли, я остался на лавочке.
Сидел несколько минут в тишине, а потом заплакал, опустился на траву возле лавочки, и зарыдал.
Я был весь изранен незримой болью, которую не высказали друг другу мужчина и женщина, но которая вскоре разрушит их жизнь и уже женщина будет рыдать у себя в комнате, за закрытой дверью, где-нибудь на 7 этаже темноты.

- Я тоже живу… на 7 этаже.
Наш разговор и правда напоминает сон, правда?
А знаете, в вас что-то есть. В принципе, я бы даже могла в вас влюбиться.
У вас… какая-то ранимая и робкая красота, словно хороший стих, оборвавшийся на 7 строке.
Именно на 7, когда уже душа доверилась красоте строк и отдалась им, и словно с горки бежит, в цветах, в цветы, в лазурь… и вдруг, прямо в цветах, обморочно и неожиданно, словно раненый зверь, темно блеснула бездна, и ты замираешь у её края, сладостно-жутко наклонившись к ней на миг, почти как почерк, трепетный, под наклоном: словно душа переписывалась с ангелами или звёздами.
Вы никогда не писали письма звёздам, умершим писателям, или окнам в ночи?
Я писала, в юности.
Ах, замереть над бездной… стать равно близкой, жизни и смерти. Чудное ощущение в своей нравственной невесомости.
У вас в жизни было что-то очень трагичное, я права? Это сразу видно по лицу, выражению глаз и робкой улыбке.
Малейшее дуновение мира… опавший жёлтый лист, упавшее на почту письмо (тоже, как-то осенне — алый кружочек), землетрясение в далёкой Японии 17 века, или капелька плеча любимого, сверкнувшая в ночи из-под одеяла, после ссоры, равно могут сбросить тебя в жизнь, или в смерть.
А от туда, с карниза бездны, так сладостно на мир и сердце своё…
Для женщины, это ощущение бездны, нравственной невесомости, особенно важно: там нет привычной, такой прозаичной на земле, вины, стыда.
Женская душа, норовит лунатиком бессмертия, задержаться на этом карнизе.
Может наш с вами разговор, происходит на таком карнизе… залитым лунным светом.
Почему вы улыбаетесь?

- Ваши слова напомнили наши милые, ночные разговоры в постели.
Вы любите поговорить после секса, о милом и вечном. Как сказал бы Есенин «о несказанное, синее, вечное».
А я приникну лицом к вашей тёплой, чуть влажной, подмышечке, и слушаю вас, и отвечаю тебе… вам, из-под левой подмышечки, или чуть ниже, там где сердце… словно вы разговариваете в ночи, со своим счастливым сердцем, ласково гладя его.
А что это за карниз такой у женщин, меж жизнью и смертью?
Кстати.. у вас просто неземной красоты глаза. Не могу их забыть и налюбоваться ими не могу даже в памяти.
Вы тоже ведь много страдали…

- Что это за карниз? Любовь.
Значит, мы с вами и сексом занимались?

- Разумеется. Я же вам говорю, у нас и дочка есть, Мариночка.

- Кажется, я схожу с ума.
Во сне можно сойти с ума? Слышала, если спящему человеку в постель насыпать муки, то он будет ворочаться, стонать, руки его будут утопать в белой, как снег, пустоте, он захочет проснуться и толком не сможет и сойдёт с ума.
Сашка на такое способна. Муку в постель...
Может я и правда, сплю.

- Не такая уж и большая разница, между сном и миром, меж телом и душой.
В любви, душа обнимает тело, и становится с ним одним целым.
Возможно, что мир — всего-лишь чей-то грустный сон.
Быть может даже, тот ангел, кому он снится, давно уже умер, а сон его, продолжает жить и снится всем людям на земле.
Или почти, всем.
Сумасшедшим, несчастным влюблённым, детям, поэтам, животным.
Так звезда умирает, а свет от неё виден ещё миллионы лет.

- Да, слышала про смерть звёзд.
Постойте… значит, мы видим свет умерших звёзд, такими, какими их могли видеть Петрарка и Лаура?
А если бы вон на той далёкой звезде.. в Поясе Ориона, была жизнь, и если бы они навели на нашу Землю телескоп… то увидели бы нашу Землю такой, какой она была при жизни Цветаевой?
Словно и смерти нет…
В смысле, мы видим как бы прошлое звёзд и планет, да? Сны звезды…
Ах, словно Пушкин, Цветаева, Лаура, живут на этих звёздах.
А что вы ещё знаете обо мне?

- Всё. Вы нежно-прозрачны для меня, как бы раздеты душой… точнее, до души. Вы… как ангел.

- Например? Что со мной случилось в детстве, в 3 года, когда я с мамой была на сейсмической станции?
Я об этом никому не говорила, даже Саше.

- Вы отравились очень сильно и были на грани жизни и смерти.
Что-то выпили из голубой скляночки.

- Кто вы? Откуда вы меня так знаете?

- Я… поэт. Я просто люблю вас.
Я могу на ушко сказать кое что о вашем будущем, и вы поднимите руку к лицу, и она станет прозрачной и яркой, и к ней слетятся мотыльки.
Хотите?

- Ннет, спасибо. Почему вы всё время смотрите на часы? Куда-то опаздываете?

- Да вроде нет. Я уже нашёл вас. Знаете сколько я вас искал? Порой кажется, что века…
Кстати, в вашей чёрненькой сумочке, есть ещё одна книга: Капитанская дочка. Вы её взяли в последний момент.
Хотите улыбнуться? Вам ведь нравится Япония, да? В конце 19 века, в Японии, эту повесть Пушкина перевели как: «Сердце цветка и душа бабочки. Удивительная история из русской жизни».
Так в Японии могли бы назвать и нашу с вами историю любви, если бы её кто-нибудь написал.

- Забавно, никогда не слышала об этом. Кто вам рассказал об этом?

- Вы. Однажды ночью, в постели.
Красиво бабочки мерцают возле фонаря, правда?
Когда у меня бессонница, я представляю себе, как фонарь стоит где-нибудь на далёкой, холодной и тёмной планете, и хлопья снега, крупные, мерцают совсем как мотыльки в неверном, призрачном свете одинокого фонаря.

- Молодой человек… что с вами? Вам плохо? Вы побледнели.
У вас что-то болит? Бок? Почему вы держитесь за бок?
Боже мой… да у вас пальцы в крови. Вы… ранены?

- Всё хорошо, не переживайте. Видите, я улыбаюсь.
Можете… одолжить вашу прокладку?
Спасибо. Я сам, сам. Вот так.
Как тихо и хорошо, правда? Ещё чуть-чуть, и станет слышно звёзды…
Не плачь, перестань. Любимая, не надо. Ты… что-то вспомнила, да?

- Кажется… вспомнила. Это ведь не я умерла, а ты. Я права? Тебя убили зимой, возле этого фонаря, ночью, когда мы… поссорились.