Быть «голосом поколения» — проклятие или честь для автора?

Автор: Ричард Годвин (Richard Godwin)

От Ф. Скотта Фицджеральда до Дж. Сэлинджера , от Брета Истона Эллиса до Салли Руни — ярлык «голоса поколения» получало бесчисленное множество романов взросления, проникнутых духом времени. Но полезен ли он?

Салли Руни не похожа на человека, проводящего много времени в Snapchat. В ее романе 2018 года «Нормальные люди» нет сцены, где главные герои Марианна и Коннелл связываются друг с другом, используя фильтр, превращающий лицо в собачью мордочку. Персонажи ее дебютного романа, «Разговоры с друзьями» (Conversations with Friends) (2017) в основном общаются посредством текстовых сообщений. Несмотря на это, ярлык «Сэлинджер для поколения Snapchat» — очевидно, придуманный редактором Faber — всплывает в каждой статье об этой ирландской писательнице. Включая и эту.

Было бы нечестно делать вид, что этот ярлык не служит определенной цели. Вызывающие зависимость приложения ассоциируются с миллениалами во многом так же, как страшные наркотики или диковинные музыкальные жанры – с более ранними поколениями. Роман взросления «Над пропастью во ржи» (1951) Дж. Сэлинджера сделал его архетипичным «голосом поколения», и, даже если холодная отстраненность прозы «Нормальных людей», кажется, идет вразрез с явно выраженным гневом Холдена Колфилда, персонажей Руни лицемерие беспокоит не меньше. Коннелл, идеализированный герой из рабочего класса, изучает английский язык, потому что «так сложилось: его волнует литература». Только приехав в Тринити-колледж в Дублине, он обнаруживает, что его более богатые одноклассники используют книги в основном как способ казаться образованнее. «Даже если писатель сам по себе был хорошим человеком, даже если его книга была по-настоящему глубокой, в конечном итоге все книги продавались в качестве символов статуса, и все писатели в той или иной степени участвовали в такой торговле. Предположительно, именно таким способом книжная индустрия и зарабатывала деньги».

«Нормальные люди» были встречены читателями, критиками и книготорговцами как один из романов, запечатлевающий что-то невероятное о своем поколении. Предстоящая экранизация от BBC растягивает 266-страничный сюжет на 12 декадентских эпизодов. Такое соотношение страниц на минуту напоминает знаменитую экранизацию «Возвращения в Брайдсхед» 1981 года, в которой так же много времени уделяется явно эпизодическим сценам романа Ивлина Во (например, виски с водой на океанском лайнере), поскольку они формируют основной сюжет. «Нормальные люди» — это тоже роман тончайших деталей и крупинок удовольствия, которые появляются, если их замечать: «Жизнь предлагает такие радостные моменты, несмотря ни на что».

С 1953 года до самой смерти в 2010-м Сэлинджер скрывался в своем доме в провинции Нью-Гемпшира. После 1965 года он больше ничего не предлагал издателю. Это говорит о том, что ярлык «голоса поколения» может быть не только честью, но и проклятием. Как сказала Руни в интервью Guardian: «Я, конечно, никогда не собиралась говорить за кого-то, кроме себя. Да и за саму себя мне говорить непросто. Мои книги вполне могут потерпеть неудачу как художественные произведения, но мне бы не хотелось, чтобы они провалились как неудачная попытка выражать мнение поколения, которое я и не собиралась выражать».

Ярлык «определяющий поколение» применялся ко множеству книг, таких, как «По эту сторону рая» (1920) Ф.Скотта Фицджеральда, «В дороге» (1957) Джека Керуака, «Белый альбом» (The White Album) (1979) Джоан Дидион, «Меньше чем ноль» (1986) Брэта Истона Элиса, «Поколение Х» (1991) Дугласа Коупленда, «Бойцовский Клуб» (1996) Чака Паланика и «Белые зубы» (2000) Зади Смит.

Хотя есть книги, которые проскользнули между историческими трещинами. «День сардины» (1961) Сида Чаплина, посвященный разочарованному взрослеющему юноше с угледобывающего северо-востока США, стал типичным романом волны «рассерженного поколения» в литературе 1950-60-х годов. Мучительный, жуткий роман Энн Куин «Берг» (1964) в свое время получил высокую оценку как «голос английского рабочего класса, совершенно не похожего на другие», но Куин была слишком авангардна, чтобы стать мейнстримом. «Деревенские девочки» (The Country Girls) (1960) Эдны О’Брайен стали голосом формирующейся ирландской чувствительности, но О’Брайен была вынуждена представлять скорее свою страну, чем свое поколение. Руни, по крайней мере, удалось избежать такой ответственности.

«Давайте предположим, — рассуждает литературный агент Каролина Саттон, — что мы говорим о начинающих писателях, которые пишут о реалиях современной жизни так, чтобы отделиться от того, что происходило непосредственно до них. В ответ они утверждают новый набор ценностей и — часто наперекор ценностям, унаследованным от предыдущего поколения. Я думаю, «голос» — ключевое слово. Это может быть неповиновение, актуальность или политическая позиция и, даже если это не выражено открыто, что-то, что кажется смелым, актуальным и бескомпромиссным. В этом есть эмоциональная искренность, которая обращается к конкретному поколению».

Среди современных романистов вы можете отметить Отессу Мошфег , Ханью Янагихару , Шейлу Хети , Бен Лернера и Кэндис Карти-Уильямс . Но разве следует искать только романы? Как насчет авторов нонфикшена: Джии Толентино , Рени Эддо-Лодж , Эмилии Пайн ? Или сценаристов, таких, как Фиби Уоллер-Бридж ? Но каждый из них, как отмечает Саттон, наверняка возненавидел бы такой ярлык: «Они абсолютно правильно отвергают повествование об универсальных перспективах, поскольку это не имеет смысла в контексте расы, экономической ситуации, гендера, сексуальности».

«Не думаю, что мне когда-то казалось, что у появляющихся писателей есть какая-то единая чувствительность, — говорит Дебора Трейсман, редактор раздела художественной литературы в The New Yorker, размышляя о 200-300 материалах, которые она получает еженедельно с 1997 года. — По определению, люди становятся писателями потому, что они не такие, как все». Она отмечает, что текущим событиям — как движение MeToo, президентство Трампа, климатический кризис, социальные сети — требуется меньше времени, чем раньше, чтобы проникнуть в художественную литературу. «Но авторов художественной литературы отличает не то, что они вдохновляются событиями или культурными течениями, а то, как они перерабатывают этот материал».

Лина Данэм хорошо пошутила обо этом в своем сериале «Девочки». «Мне кажется, я могла бы стать Голосом Своего Поколения, — говорит Ханна, начинающий писатель (в исполнении Данэм), а потом идет на попятную. — Ну или, по крайней мере, просто голосом».

Лина Данэм в «Девочках» (2012-2017)
Фото: HBO

Роксан Гей , автор «Неправильной феминистки» (Bad Feminist), утверждает, что Данэм в самом деле заслуживает такого звания. «Что такое на самом деле голос поколения? Это выражение представляет соблазнительную и пышную риторику, которая по сути своей говорит о неком стремлении. Мы всегда ищем тех, кто бы говорил не только с нами, но и за нас». Приводя в качестве доказательства сборник эссе Данэм «Я не такая» (2014), Гей обнаруживает, что она была именно таким человеком: «бесстрашной, дерзкой, готовой встать и закричать».

Но разве это бесстрашие не более характерно для поколения Х (т.е. поколения Гей), чем для миллениалов? У миллениалов есть общий опыт, выходящий за рамки индивидуальности: финансовый кризис, проблема климатических изменений, взросление в эпоху интернета – но они так же остро осознают проблемы общения с другими людьми. Даже если пока еще они не отдавали себе в этом отчет, то скоро осознают это.

Сиан Норрис, директор Женского литературного фестиваля в Бристоле, считает, что ярлык «голоса поколения» следует незамедлительно снимать. «Какого поколения? Кто это решает? — задается вопросом она. — Для этого требуется некоторый самоанализ от тех, кого нет в этих сюжетах». Она также отмечает, что почти все нынешние кандидаты на звание «голоса поколения» — это женщины. «У нас есть такая тенденция объединять всех писательниц, — говорит она. — Когда появляется молодая женщина, ее не считают рассказчицей своей собственной истории. В ней видят ту, что как-либо представляет всех женщин. Ничто из этого не умаляет гениальности Салли Руни: она исследует целый ряд тем, актуальных для нынешней молодежи. Но это значит, что она становится мишенью для всей критики, направленной на миллениалов».

Тем не менее, примечательно, что романы взросления, проникнутые духом времени и получившие высокую оценку в 1980-х и 90-х годах, обычно были написаны мужчинами. Экстремальная наркомания, унизительный секс, случайное насилие и пародийный консьюмеризм стали отличительными чертами – но кроме этого был и ровный, безэмоциональный тон, который сделал эту чрезмерность более чем шокирующей. Возьмите хотя бы этот посткоитальный эпизод из книги «Меньше чем ноль» Эллиса, где действуют богатенькие детишки с мертвыми глазами, среди которых он вырос в 1980-е в Лос-Анджелесе:

Я лежу голый и все еще в солнцезащитных очках, а она протягивает мне коробку салфеток «Клинекс». Вытерев себя, я пролистываю номер «Вога», лежащий рядом с кроватью. Она надевает халат и смотрит на меня. Я слышу гром вдалеке, и дождь начинает лить сильнее.

«Думаю, я пытался создать такую книгу, какую никогда раньше не читал, — вспоминает Эллис. — Я хотел избавить роман взросления от любой условности: дети хорошие / родители плохие, — и устранить декларативный характер, который обычно имеет художественная литература о молодежи. Я хотел запечатлеть состояние онемения как чувство, выраженное очень нейтральным голосом».

Роберт Дауни мл. в экранизации «Меньше чем ноль» 2002 года.
Фото: Entertainment Pictures/Alamy Stock Photo/Alamy

Недавно он перечитал свою книгу и сказал: «Это было нормально». «Меня всегда поражала такая борьба, которая придает книге напряженность, даже когда ничего не происходит — это впечатляюще, я полагаю. Но потом я хочу всё переписать — поэтому я закрыл книгу и поставил обратно на полку. И если это «туда-обратно» [с книжной полки] существует для нас по сей день, спустя 35 лет после публикации книги, я полагаю, что книга удалась — независимо от того, что я думаю».

Последующая художественная проза Эллиса была направлена на поиск еще более экстремальных тем ( «Американский психопат» 1991 года занимает особое место в сердцах многих поколений банкиров), и он резко критиковал «культуру миллениалов» за то, что она не переняла эту эстафету. В недавнем интервью в поддержку своего сборника эссе «Белый» (White) он сетовал: «Им нет дела до литературы. Никто из них не читает книги. Где великие романы эпохи миллениалов? Нет ни одного». Когда интервьюер назвал Салли Руни, Эллис ответил: «Э, напомни, кто такая Салли Руни?»

Во время нашего разговора он немного более уравновешен. Он говорит, что восхищен «Моим годом отдыха и релакса» Мошфег – о женщине, которая в течение года принимает таблетки в нью-йоркской квартире, чтобы заглушить свои чувства. «Думаю, что каждое новое поколение естественным образом борется с предшествующим. Это естественный процесс. Поколение Z, или зумеры, собирается бороться с ценностями миллениалов, и это будет очень интересно».

«Белые зубы» от Channel 4.
Фото: Channel 4 Picture Publicity

И все-таки, меня поражает, что у Эллиса и Руни есть общие черты, не менее интересные, чем их различия. Стиль Руни часто описывают как свободный, элегантный, минималистичный. «Ее абзацы созданы для эпохи Инстаграм, — отметила Кристин Смолвуд из New Republic. — Они просты, как белые стены, пустые комнаты с одним красивым акцентом, наподобие папоротника в горшке».

И метод, с помощью которого Руни анализирует чувства, напоминает бесстрастие, с которым Эллис описывает материальную реальность. В эссе, посвященном ее чемпионству по дебатам среди подростков, Руни пишет о ужасе, которое испытывала от появляющейся страстности: «Я не хотела участвовать в спорах с целью продемонстрировать пылкость: я хотела быть отчужденной и интеллектуальной, как те ораторы, которыми я больше всего восхищалась». Обратите внимание на отчужденность, с которой Марианна рассматривает собственное влечение к абьюзивным отношениям:

Как странно ощущать себя полностью контролируемой другим человеком, но в то же время – как обыденно. Никто не может полностью не зависеть от других людей, поэтому почему бы совсем не отказаться от этих попыток, думала она, побежать в обратном направлении, зависеть от других во всем и позволить им зависеть от тебя, почему бы и нет.

Отчасти шум вокруг Руни, вокруг любого нового голоса в литературе, на самом деле является своего рода облегчением, что роман может обретать новые формы, что на этом он не заканчивается. Франческа Уэйд, одна из редакторов White Review, вспоминает о публикации раннего рассказа Руни, «В клинике», в котором фигурировали персонажи по имени Коннелл и Марианна, еще до того, как были опубликованы «Разговоры с друзьями» . «Меня сразу поразила прямота ее письма и то, как тонко она разворачивала детальную и очень трогательную динамику отношений между своими двумя персонажами. Но во многом то, что она делает так хорошо, нельзя назвать чем-то особенно «новым» или «миллениальным». Её внимание к отношениям, власти и способах нашей (не)коммуникации – всё это есть и в романах 19 века, за исключением того, что героям Руни более естественно пользоваться iMessage, чем писать письма».

Возможно, одна из определяющих особенностей нашей эпохи — амнезия. Мы единогласно передали функцию памяти Интернету. Мы как золотая рыбка, предполагающая, что все вокруг абсолютно новое, несмотря на факты, демонстрирующие, что на самом деле спектр человеческих эмоций такой же, как и прежде.

Но, с другой стороны, это всегда ново для человека, чувствующего это впервые. Как размышляет Марианна, когда Коннелл говорит, что любит ее: «Она никогда не считала себя человеком, которого кто-нибудь сможет полюбить. Но теперь у нее новая жизнь, и это – ее начало, и даже когда пройдет много лет, она все еще будет думать: да, это было оно – начало моей жизни».

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ