Возвращение ребенка к жизни

Автор: Мэри Милстед

Потерять того, кого любишь, – значит научиться любить отсутствие, создавать форму из ничего. Когда человек, которого вы любите, не является тем, кто прожил целую жизнь – когда он не вырос, не имел друзей или работы, не сделал ничего, чтобы оставить полный отпечаток в мире, – тогда траур становится более тяжелым, более одиноким. Это смерть вне порядка, и поэтому она также вселяет страх в наши коллективные сердца, заставляет нас съеживаться.

Мой второй ребенок, дочь по имени Перл, никогда не выходила за пределы моего тела. Она даже не вздохнула. Итак, формально мир настаивает на том, что она никогда не существовала, и тихо шепчет, что, возможно, было бы лучше забыть об этом. Но я знаю другое. Оплакивание ее немного похоже на выдувание дыма на ветер – она была прямо там, но я единственный, кто может видеть ее, если только я не найду правильный угол, правильные слова.

Когда Мэри Шелли написала «Франкенштейна» в 1816 году, ей было восемнадцать лет, она отдыхала со своим возлюбленным и несколькими друзьями. Знаменитая история о том, как появился этот известный роман, состоит в том, что Мэри и поэт Перси Шелли, за которого она вышла замуж позже в том же году, остановились на лето в доме в Женеве вместе с лордом Байроном и сводной сестрой Мэри Клэр. Однажды вечером, читая друг другу вслух истории о привидениях, они решили бросить вызов друг другу – каждый из них напишет страшную историю, и лучшая победит. Мэри, с ее рассказом о чудовище, вызванном к жизни, оказалась победительницей.

Я не знаю, сколько мне было лет, когда я узнала историю происхождения Франкенштейна, но я знаю, что она заинтриговала меня. Я была молодой девушкой, которая любила писать, и меня всегда тянуло к чудовищному и странному. Только много позже я узнала, что Мэри Шелли в то лето была не просто беззаботным подростком. Я до сих пор представляю ее себе такой, какой она была вначале – веселой и милой, пьющей и едящей с друзьями, играющей в дом со своим все еще женатым возлюбленным, небрежно пишущей шедевр, – но она также была скорбящей матерью, оплакивающей потерю мертвого младенца. Более 200 лет назад, пересекая огромный океан и видя только на старых черно-белых фотографиях, мы иногда натыкаемся на узнаваемые потери. В январе того же года она родила своего первого ребенка, дочь по имени Клара. Ребенок родился рано и умер через несколько недель после рождения.

Когда я впервые узнала об авторе знаменитого «Франкенштейна», меня привлекла ее молодость и не по годам развитая натура. Теперь скорбящая мать, я нахожу скорбящую мать. Вспоминая чудовищного Франкенштейна после моей собственной потери и узнав больше о жизни автора, я не могла не думать о другом существе, о котором Мэри Шелли постоянно думала тем летом. Маленькая Клара, маленькая, розовощекая и беспомощная, лежала в кроватке рядом с Мэри.

Через несколько недель после смерти Клары Шелли записала в своем дневнике:

Мне снилось, что мой маленький ребенок снова ожил – что он был только холодным, и что мы растирали его у огня, и он жил, – я просыпаюсь и не нахожу ребенка – я думаю об этом маленьком ребенке весь день.

В первые дни мне больше всего хотелось иметь машину времени. Я вернулась бы на несколько дней раньше, когда все было хорошо, и умоляла бы их забрать у меня ребенка сейчас, когда она еще жива и не может запутаться в своей пуповине. Если бы мы знали, то могли бы спасти ее. Сила этого желания и невозможность его исполнения заставляют меня чувствовать себя чудовищем. Я помню, как однажды, в мельчайших подробностях, представляла себе все способы, которыми я позволила бы им открыть мое тело, чтобы вытащить ее, если только это позволило бы ей жить. Я бросила бы вызов гравитации и времени, я прошла бы через любые ужасы, которые спасли бы ее и оставили мою семью целой.

Смерть младенца заставляет нас считаться с самим смыслом смерти. Нет ничего лучше крошечного тела, безмолвного и неподвижного, чтобы сотрясти мир с его оси. Если мы даже не повзрослеем и не состаримся, тогда зачем мы здесь? В чем смысл всего этого горя? Кто-то однажды сказал мне, что жизнь и смерть всегда на кону, с каждым рождением. Единственная разница между мной и остальным миром заключается в том, что теперь я всегда буду осознавать эту истину.

Жизнь самой Мэри Шелли началась с разбитого материнского сердца, со смерти ее матери, знаменитой писательницы и ученой Мэри Уолстонкрафт, всего через несколько дней после ее рождения. Книжные полки невообразимого горя, разделенные восемнадцатью годами: ее мать, ее дочь.

Главный герой «Франкенштейна» – ученый, и он проводит много времени в начале романа, размышляя о смысле жизни и смерти, описывая свои усилия по открытию смысла жизни, чтобы иметь возможность создать себя заново. Примечательно, что этот поиск жизни приводит его в самые темные места. Он не ходит в сады, где растут растения, или к родникам, где вода пузырится, очищая землю, – он ходит на бойни, в склепы, в могилы. «Я собирал кости, – говорит он, – и потревожил своими нечестивыми пальцами страшные тайны человеческого тела». Нас угощают страницами пышной прозы Шелли об изучении разложения и смерти, разделами одновременно великолепными и грубыми. Это не молитва, не радуга и не сила надежды. Это и есть смерть во всей ее беспорядочности, как говорит нам Франкенштейн, «с неослабевающим и бездыханным рвением я преследовал природу до ее тайников».

Я не знаю, была ли сосредоточенность Шелли на том, чтобы вырвать жизнь из смерти, основана на ее собственной потере, но я знаю, что мой собственный опыт оставил меня с сильным желанием контролировать вселенную именно таким образом, чтобы использовать ту магию, которая могла бы восстановить ритм бьющегося сердца. Не важно, какие трудности, не важно, какой ценой. Тем же летом в Женеве Мэри Шелли вместе со своими друзьями, без сомнения, все еще тяжело переживавшая горе, начала писать «Франкенштейна». К тому времени, когда она закончила писать его, она снова была беременна, так что она буквально создавала жизнь в своем теле, как делала форму работы, вдыхая жизнь в Франкенштейна и его монстра, представляя последствия его судьбоносного творения. Обратите внимание, что здесь нет стерильных металлических роботов; это все плоть и хрупкие кости. Мы не отделены от всего этого, ни в рассказе, ни на странице. «Франкенштейн» – это история, надежно рассказанная в стране плоти, во всей ее бренной, разлагающейся славе.

Наконец, после долгих напряженных исследований и работы, Франкенштейн добивается успеха. Он открывает тайну жизни и собирает все необходимые ингредиенты для своего нового существа. В одну дождливую полночь в его лаборатории начинается грандиозный эксперимент, и один из глаз существа открывается, он начинает двигаться. Но, так или иначе, даже после всех этих размышлений и всех этих трудов, это слишком рано, слишком бездумно – просто коллекция частей мертвого тела, собранных и беспорядочно сшитых вместе. Слишком близко к человеческому телу, чтобы быть так далеко. Это то, чего Франкенштейн больше всего хотел и ради чего работал, и это тоже ужасно. Он тут же в ужасе бросает свое творение: «...теперь, когда я закончил, красота сна исчезла, и бездыханный ужас и отвращение наполнили мое сердце».

«Франкенштейн» – это роман, полный потерь, но главная потеря в центре – это не скорбь Создателя о своем потомстве. Сразу же после рождения этого существа нам напоминают, что Франкенштейн не мать – он убегает. К счастью, сам автор гораздо добрее к этому существу, и по мере того, как роман переходит на его точку зрения, мы можем наблюдать рост его сознания, поскольку он начинает понимать окружающий мир и свое место в нем. Конечно, это пробуждение должно закончиться только большой трагедией, так как он осознает свое собственное чудовище. Он умоляет Франкенштейна сделать другого такого же, как он, сделать ему супругу, чтобы у него был кто-то, кого он будет любить, кого не испугает его лицо, но Франкенштейн, немного подумав над этой идеей, с отвращением отказывается. В этой истории существо – это тот, кто наполнен потерей и продолжает искать своего создателя. Хотя в своем горе и ужасе он делает чудовищные вещи, Шелли также показала нам свое сердце, так что мы можем быть еще более напуганы, зная, что все, что монстр когда-либо действительно хотел, – это тихая жизнь и кто-то, кто улыбнется ему, когда он вернется домой.

Шелли никогда не писала прямо о своей потере, за исключением скудных строк в своих дневниках, а «Франкенштейн» – слишком богатый и глубокий роман, чтобы его можно было свести к одному кусочку реального вдохновения. Но я вижу много отголосков повсюду, и роман становится одновременно печальнее и сильнее, когда я читаю его с этой линзой. Сам Франкенштейн высказывает предельно возможное значение своей работы в течение долгого времени, пока он трудится над ней: «Я думал, что если бы я мог одарить душой безжизненную материю, я мог бы со временем... возобновить жизнь там, где смерть, по-видимому, посвятила тело разложению». Это наше первое и, возможно, самое глубокое желание – вернуть их обратно.

До того, как потерять Перл, я не была заинтересована в том, чтобы писать нон-фикшн. Чистый вымысел, далекий от моей собственной реальности, для меня лучше. А потом она умерла, оставив после себя всю эту жизнь пустого пространства, и мне захотелось рассказать о ней всем. Я записалась на курсы биографии и стала одержима идеей написать биографию о ней, о жизни, которая существовала только в пределах моего тела. Как писатели, мы всегда вдыхаем жизнь во что-то. Иногда это полет фантазии, иногда реальное существо, которое мы держали близко и должны были отпустить. Моя дочь заселяет мою работу так, как никогда не заселит весь мир. Она присутствует в моих нехудожественных эссе, которые непосредственно исследуют мою потерю, а также в художественной литературе, в потерянных и украденных детях, в женщинах, которые знают, каково это – жить с этим особым видом пустоты. Я описываю Перл в своей работе по той же причине, по которой называю ее имя – потому что это единственный способ, которым она живет.

Между Франкенштейном и его чудовищем существует очень сильная связь. Хотя у них нет семейных отношений, и Франкенштейн вообще не заботится о монстре, они связаны друг с другом навсегда, связаны так, как только могут быть связаны создатель и сотворенное, то есть вечно. После того как все рухнуло, после того как чудовище Франкенштейна в своем гневе убило людей, которых он любил больше всего на свете, после всей их коллективной душевной боли и горя, только после того, как Франкенштейн, наконец, умер, монстр может умереть сам. Размышляя о своей собственной смерти и свободе от боли, которая приходит вместе с ней, он отмечает их связь: «Умер тот, кто вызвал меня к жизни; и когда меня больше не будет, само воспоминание о нас обоих быстро исчезнет».

Конечно, это не так. Хотя в рассказе Шелли связь между ними, возможно, удерживала их обоих на земле дольше, чем они могли бы остаться, ни один из них не исчезает со смертью. Их история продолжает жить, а значит, и они живут. Мы существуем, пока не забудем об этом. Мы держимся за мертвых и рассказываем их истории, чтобы они никогда не покидали нас. Перл не умрет по-настоящему, пока не исчезнут все истории о ней, пока никто ничего не вспомнит.

В своем дневнике Шелли писала:

Это глупо, я полагаю; но всякий раз, когда я остаюсь одна наедине со своими мыслями и не читаю, чтобы отвлечься от них, они всегда возвращаются к одному и тому же пункту – что я была матерью и больше не являюсь ею.

Но, конечно же, она была матерью. Это изменило ее навсегда. Это пронизывало ее искусство глубоко и болезненно.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ