Цитаты из книг — Анатоль Франс

– Если любишь цветок – единственный, какого больше нет ни на одной из многих миллионов звезд, этого довольно: смотришь на небо и чувствуешь себя счастливым. И говоришь себе: «Где-то там живет мой цветок…» Но если барашек его съест, это все равно, как если бы все звезды разом погасли! *** Я не знал, как позвать, чтобы он…

«В каждой перемене, даже самой желанной, есть своя грусть, ибо то, с чем мы расстаемся, – часть нас самих; нужно умереть для одной жизни, чтобы войти в другую».

У пингвинов была первая армия в мире. У дельфинов тоже. He иначе обстояло дело и у других народов Европы. Если поразмыслить, в этом нет ничего удивительного. Ведь все армии — первые в мире. Вторая армия в мире, если только предположить возможность таковой, оказалась бы в чрезвычайно невыгодной ситуации, — она была бы…

Страсти — враги покоя, я согласен; но без них в мире не было бы ни промышленности, ни искусств. Всяк дремал бы голый на навозной куче...

Бедняк, не знающий желаний, владеет величайшим из сокровищ: он обладает самим собою. Богач, желающий всё большего, — жалкий раб.

— Это книга историческая, — пояснил он, улыбаясь, — история правдивая. — В таком случае она скучная, — ответил я, — ибо книги исторические, когда не лгут, бывают очень нудны. Я сам пишу книги правдивые, и если б, на свое несчастье, вы стали предлагать любую по домам, то рисковали бы носить ее в вашей зеленой сарже до…

- Я сожалею, что вел сидячую и замкнутую жизнь. Несомненно, кое-чему учишься из книг, но, странствуя, научаешься гораздо большему.

- На земле существуют не для забавы и не для того, чтобы давать волю всем своим желаниям. - На земле существуют, чтобы любить добро и красоту и давать волю всем своим желаниям, если они благородны, великодушны и разумны, - горячо возразил я. - Воспитание, не развивающее таких желаний, только извращает душу. ---- - Нельзя…

— Эта страна не ужасна, сударыня,— ответил я.— Эта земля — земля славы. Красота нечто столь благородное, столь величественное, что векам варварства не удается истребить ее совсем — чтоб не осталось от нее следов, достойных преклонения. Величие античной Цереры еще реет над этими бесплодными холмами , и греческая Муза,…

Спутника ее зовут Димитрием; он несомненно русский. Это богатые люди, влачащие по свету свою скуку. Богатых приходится жалеть: блага жизни их только окружают, но не затрагивают их глубоко,— внутри себя они бедны и наги. Нищета богатых достойна жалости.

Мне пришел на память стих старого поэта: Блажен, кто, как Улисс, прекрасный путь окончил. «Ну что ж, – мне думалось, – я прогулялся зря и возвращаюсь с пустыми руками; но так же, как Улисс, я совершил прекрасный путь».

Горе не в том, что жизнь затягивается, а в том, что видишь, как всё вокруг тебя уходит. Мать, жену, друзей, детей — эти божественные сокровища — природа создаёт и разрушает с мрачным безразличием; в конечном счёте оказывается, что мы любили, мы обнимали только тени.

Желанья, хотя бы и самые невинные, имеют ту плохую сторону, что подчиняют нас другому человеку и ставят нас в зависимость.

Я испытывал (следует ли говорить об этом?) какую-то сочувственную жалость к этим упорным коллекционерам. Я бы, конечно, предпочел, чтобы супруги Треповы собирали в Сицилии античные мраморы, расписные сосуды или же медали. Мне бы хотелось, чтобы у них был интерес к развалинам Агригента и поэтическим преданиям Эрикса. Но в…

— А! Вы слышали, как я сказала мужу, что у вас добрая спина. В этом нет ничего обидного. Мне будет очень жаль, если я огорчила вас. — Наоборот, сударыня, вы мне польстили. И ваше наблюдение, по крайней мере в своей основе, мне кажется и справедливым и глубоким. Выражение бывает разное не только в чертах лица. Есть руки…

Ешь, пей, мой друг, и позабудь печали, Покуда в лампе масло остается: Мы на том свете свидимся едва ли, Да и едва ль таверна там найдется. Подобные советы давал своим друзьям и Гораций . Ты их воспринял, Постум; и ты вняла им, Левконоя, прекрасная мятежница, хотевшая проникнуть в тайны будущего. Теперь это будущее стало…

Капитан! Пусть вы при жизни ругались, как язычник, курили, как швейцарец, и пили, как сапожник, да будет все-таки почтенна ваша память,— не только потому, что и всегда вы были молодцом, но также потому, что вашему племяннику в коротеньких штанишках открыли чувство героизма. Высокомерие и лень сделали вас, о дядя Виктор,…

Не знаю чтения более легкого, приятного и завлекательного, нежели чтение каталогов. (...) Он оставляет место для разных пожеланий и догадок. Вот почему, быть может, при чтении его я погружаюсь в состояние, какое в натуре, больше одаренной воображеньем, следовало бы назвать мечтательностью.