Цитаты из книг — Олег Глушкин

Никогда и ни в чем нельзя судить нацию. Народ состоит из отдельных людей - гениев и бездарей, творцов и разрушителей, спасителей и палачей.

Заговорили вообще о протяженности жизни, о том, что она всегда кажется короткой. Но лучше прожить без оглядки, прожить напряженно, страстно, чем долгие старческие годы ожидать смерти - с этим соглашались все.

"Но разве можно быть счастливыми во время чумы!" - воскликнула она. И она была права - не может быть отдельного счастья среди общего горя.

Слова словами, ими сколько угодно можно сотрясать воздух, но толпа в чумном городе может быстро перейти от слов к действиям. Тому он часто был свидетель. Достаточно даже одного зачинщика, чтобы раздраженные люди накинулись на того, кто, как им показалось, был носителем зла...

Недаром называли эту болезнь мором, да это был настоящий мор. Ни одна самая страшная война не истребляла так людей, как чума. На войне гибли воины, они знали, на что идут, когда затевали сражение. Здесь же гибли все повально - и дети, и старики, и женщины.

Яков дивился и никак не мог понять - куда же исчезла хваленая прусская дисциплина, как может человек преобразиться перед лицом смерти, стать не человеком, а уподобиться неразумной твари.

Везло Якову на встречи с хорошими людьми, было и подлых людей на пути много, но помнить следовало тех, кто добро творил, а за подлость не мстить - есть на все наказание Божье.

Он видел, как самые состоятельные люди любыми путями бегут из города. Большинство чиновников из магистрата переехало в Веллау. Поначалу уезжали по ночам, тайком, чтобы не возбуждать недовольство остающихся, потом бежали, никого не стесняясь, чтобы успеть пока город не окружили кордоном и заставами. Оставшиеся в городе…

Как часто хочется верить, что есть люди, которые открыли неизвестные тебе рецепты, как хочется верить, что природа приготовила противоядие против чумы - но, Яков теперь понимал, надеяться приходилось только на себя. Надо верить в силы человеческого организма. Надо верить в то, что чума отступит. Но сколько еще страданий…

Якова в магистрате предупредили: без разрешения свой эликсир не тратить, надо спасать достойных людей. Он возмутился - перед смертью все равны.

Когда спасаешь больного, никто не вспоминает, что ты чужак, что ты русский, а вот случилось несчастье - и вспомнили.

И только тогда, когда стихи становились народной песней, они брали за душу. Своими словами было не высказать то томление, которое зимними вечерами охватывало душу. Томление по настоящей любви, томление по родному дому. Стихи говорили за тебя, подсказывая нужные слова. И все же без музыки слова мертвели, становились…

Вот она хваленая немецкая точность, привыкать к ней было тяжело. Подумаешь, три минуты, что из-за них мир обрушится? Но позднее и сам понял - надо свое и чужое время ценить.

И еще - остерегал он Якова: "Никогда не лезь в лекари, гиблое это дело". Яков не соглашался, говорил, что напротив дело это благородное. Термонт разражался длинной речью, в которой смещались и перемешивались далекие друг от друга события. Рассказывал о немецком враче Оттоне, которого как овцу зарезали в Киеве, о еврейском…

Сложны отношения между государствами, а судьба человека, зависящая от этих отношений, еще сложнее и запутаннее.

И рай, и ад были отделены непроходимой стеной, там каждому воздается по заслугам. Врач не в силах проникнуть за порог смерти. В земной жизни надо ограждать человека от мучений и болезней. Продлить эту земную жизнь - насколько это возможно. И рождалась в голове кощунственная мысль - о том, что миг земной жизни дороже…

В прошлом судьбы врачей были не просто забытыми, они были опасными. Какому правителю не хотелось обрести бессмертие? Врач не мог это гарантировать. Вот и рождалось во дворцах недовольство врачами. А значит, зачастую врач шел на плаху. Оттуда из давних времен тянулась кровавая нить к врачам-вредителям.

И теперь, после Питера, стал он понимать, что такое город, создаваемый веками, а что такое по велению царя. Прекрасен был Ленинград, вернувший только теперь свое родовое имя Санкт-Петербург, и улицы были прямыми и широкими, не улицы - линии, хотел Петр на Васильевском острове каналы прорыть вместо дорог, чтобы была здесь…