Рецензии — стр. 2

Всё-таки, одно дело - читать и перечитывать книгу в нежном возрасте 13-17 лет, и совсем другое - вернуться к ней в 32, когда и жизненный опыт за плечами, и дети есть, и родителей уже нет. Вдруг видишь произведение совершенно иначе, больше, полнее; и если бы сейчас я не читала тот же самый экземпляр, что и в детстве, то была бы уверена, что раньше мне попадалась сокращенная версия.
Больше войны, больше горя, больше жизнелюбия, больше человеческой мудрости, больше истории. Слёзы проливала почти над каждой страницей. Да, любовь в книге тоже есть, что грело мне душу, пусть и несчастливая, но читая "Унесённые ветром" в пятый раз, я наконец-то поняла слова Маргарет Митчелл, что книга совсем не об этом.

Кто сказал, что это любовный роман?
Ах, в начале описываются кокетливые девушки в кринолинах и беспечные молодые джентльмены, занятые мыслями об охоте, весёлых дружеских попойках и ухаживаниями за юными леди? Не стоит обманываться: это для контраста. Приучить к ласкам, чтобы больнее было от хлыста. Безмятежности больше не будет. Потому что завтра была война.

Я почти ничего не запомнила о войне Севера и Юга из школьных уроков истории. Настолько, что даже путала её с войной за независимость. Но благодаря этой книге, я могу назвать не только основные даты, но и как, где, кем и сколько велись бои, названия мест сражений, какие последствия принесла эта война, что такое на самом деле Реконструкция Юга и многое другое. Книга не заставляет зубрить, она заставляет пережить всё это бок о бок с теми самыми красивыми мальчиками и девочками, с их матерями и отцами, которым больше не стать прежними.

Книга удивительно современна. Точнее, она на все времена.
Разве не наши деды пережили войну? Эта грязь, кровь, смерть, тупая боль, вдовы, сироты, разруха.
Разве не наши родители пережили смену эпохи? Когда ленивое, размеренное, уверенное в завтрашнем дне время, названное в современных учебниках застоем, сменилось "лихими девяностыми". Когда много людей оказались неспособными жить в новом мире по новым правилам.
Разве мы сейчас не переживаем период, когда клан власти пытается навязать нам мнение, суды и СМИ становятся карманными, быдло получает неограниченные полномочия, издаются чудовищные законы, рядовой человек становится бесправным, а выборы теряют смысл?
А теперь представьте, что и война, и смена эпохи, и "реконструкция" не разбились на 3-4 поколения, а произошли одновременно, в течение 3-5 лет. Многим ли дано выжить и остаться пусть не прежним, но хотя бы человеком?

А еще книга устами Батлера доносит простую и точную мысль: в сущности война - это драка за деньги. "Состояния делаются на создании империй и на их крушении. На последнем деньги зарабатываются намного быстрее"

И первоначально ку-клукс-клан - не сборище убийц, а порой единственная защита от беспредела юридического, психологического и физического насилия.

А вот над второй книгой я не плакала, потому что боль и эмоции ушли, потому что когда их очень много, то кожа, душа черствеют, сама способность чувствовать почти исчезает. Так чувствует себя героиня книги, и то же чувствовала и я, читатель.
- Плачь, дорогая, плачь. Самое страшное, когда женщина уже не способна плакать.
Хорошо быть одиноким. Можно быть гордым, сохранять честь и достоинство, жить в нищете и умереть с голоду; да даже благородно застрелиться. Но имеешь ли ты на это право, когда на твоих плечах семья из 10 человек? Как обеспечить им жизнь, если все достойные способы исчерпаны, когда кусок хлеба, тяжко заработанный своими руками, умом, здоровьем, в любую минуту может быть отобран властьимущими? Универсальным решением видится единственное:
На свете есть только одно надёжное средство против любой беды, которую может обрушить на человека судьба, это - деньги. "Нужны деньги, - лихорадочно думала Скарлетт, - много, много денег, чтобы уберечься от беды".
А для достижения этой цели все средства хороши - основная тема второго тома - или на что способна женщина, чтобы добиться того, чтобы ни она ни её близкие больше не голодали, и какой она может из-за этого стать. Жёстко и по-деловому. Без сантиментов. Сказке здесь не место.

Скарлетт

Скарлетт. Да, персонаж неоднозначный. От очаровательной стервочки до "отменной мерзавки".
При первом прочтении она мне понравилась только к середине книги, зато после этого я всегда была на её стороне, не понимая, до каких глубин гадкости она опустилась под конец романа.
Сейчас же я снисходильно наблюдала за её мыслями и поступками с самого начала. Это кокетство, это желание завоевать как можно больше поклонников - так забавно, так по-детски! Я очень разделяла её революционные для своего времени рассуждения о том, почему это женщина после замужества (не говоря уже о вдовстве) должна себя фактически хоронить для развлечений. Разве не естественно хотеть танцевать замужней женщине в 16 лет? Как говорил Ретт (неточная фраза) "наше общество запрещает нам тысячи совершенно безвредных вещей и заставляет делать сотни ненужных".
Я сочувствовала ей и находила оправдание, когда она окрутила Френка, жениха своей сестры, когда строила свой бизнес иногда не честными путями, когда она заводила дружбу с янки, в общем, делала вещи, которые приводили в ужас людей её круга. Мне понятна её трасформация на данном этапе: на твоих плечах большая семья, их надо обеспечить, а для достижения этой цели на что только не пойдёшь. Да, благородные жители Атланты пошли по пути "элегантной бедности" (с). Но Скарлетт не тот человек, который будет спокоен, если её близкие голодают из-за соблюдения приличий.
Но начиная со времени её появления в Атланте в качестве миссис Батлер, мне уже сложно было ставить себя на её место. Я стала смотреть на неё глазами Ретта: она отвратительна, она груба, глупа, бестактна. Она бесчувственна, а другим делает больно. Я страдаю из-за её поведения, но разлюбить я её уже не могу. И плАчу за той девочкой, с какой когда-то познакомилась.
Так сложились обстоятельства в её судьбе. Такой у неё характер. В какой-то момент изменения стали необратимыми. Если бы Ретт взял её в жены раньше, хотя бы сразу после смерти Чарльза, Скарлетт была бы иной, она ведь на самом деле не злая. И именно Ретт взрастил в ней многие отрицательные убеждения. Он сам произнес, "я говорил вам слишком много глупостей и теперь вижу, что это дало".
О чем у меня не складывается целостная картина, так это об уме Скарлетт. Противоречивы и авторские характеристики, и выводы, вытекающие из её поведения. Она умная. У неё отсутствует способность к анализу и самоанализу. У неё смекалка и деловая хватка. Но она не разбирается в людях совершенно. Скорее всего, ближе к её описанию будет сказанная кем-то из персонажей фраза: "Вы умны именно по-мужски, но совершенно не проницательны как женщина". Её неспособность к проницательности видна и в отношении к спекулянтам и их женам. Ретт их видит насквозь и в сердце не пускает, Скарлетт же принимает их за веселых, нескучных людей и искренне с ними развлекается. Тянется к блеску, но не видит истинного золота.

И да, Скарлетт - не Бекки Шарп из Теккереевой "Ярмарки тщеславия"! Главные отличия, если коротко, в том, что у Скарлетт были святые вещи (любимые люди и Тара) и она была готова пахать по-чёрному, чтобы добиться стабильного достатка для них. Бекки же была бездушной скотиной, стремящейся получить всё просто так (или почти просто так).

Я не подслушивал у двери,
Я не следил из-за угла,
Я так любил тебя, так верил,
А ты лгала, лгала, лгала.
Теперь просить прощенья будешь-
А что просить? Кого просить?..
Легко простить. когда не любишь,
А когда любишь, как простить?
(Автор мне неизвестен)

Книга, которая заставляет перечитывать сухие исторические факты, дорогого стоит. Читая страницы Вики о войне Севера и Юга, я видел не скупые колонки статистики и сухие факты, нет, предо мной ожив, проходили марширующие серые батальоны, поднимая тучи красноватой пыли, вдаль мчался эскадрон за эскадроном под звездным, с полосами, флагом. А женщины Юга провожали своих сыновей, отцов и мужей, для того, чтобы они остались где-то там, за горизонтом.

В Штатах знают, что такое ураганы, а на Юге это известно особенно хорошо. Но этот ветер был рукотворным. И унес он слишком многое и многих.
Ветер, щедро раздуваемый политикой, популизмом и амбициями, как торнадо пронесся по этой щедрой, цветущей, напоенной солнцем земле. «Сумерки богов», как сказал Эшли Уилкс.

Военная истерия, охватившая штаты Конфедерации, напомнила мне истерию, царившую в Пруссии во времена Наполеоновских войн. «Разбить этого выскочку за неделю!». Но полки Императора втоптали прусские амбиции в грязь под Йеной. В такую же грязь, но уже под Геттисбергом, были втоптаны и мечты Юга о том, что «Рагнарек» это не о них.
Главы о войне сильны, но не менее сильны и главы о том, что было после. И в этих главах наиболее ярко раскрываются те, о ком стоит писать и говорить отдельно.

Скарлетт можно любить, можно ее и на дух не переносить, но к ней нельзя оставаться равнодушным. А центральные главы книги показали, что в этой маленькой, легкомысленной, такой поверхностной девочке-женщине есть тот самый стальной стержень, за который ей прощается многое. Лишь одна героиня из книги имела такой же стержень внутри. Они были как день и ночь, как нечто несовместимое и в тоже время одно целое. Вместе они были несокрушимы. Противоположность и единство характеров лишь подчеркивает одно: такой была истинная Женщина Юга. И другой она быть просто не могла. Характер Скарлетт таков, что даже будучи подрубленной и лишенной той опоры, что много лет поддерживала ее, оставаясь неоцененной, она и на одной ноге допрыгает до финиша. Дайте ей лишь день передышки. Не сегодня, завтра. Завтра она непременно подумает об этом.

Есть еще один, о ком нельзя не сказать. Авантюрист и циник, прятавший в калейдоскопе насмешек и показной жесткости свое большое сердце. Я думаю Маргарет Митчелл смогла создать некий эталон мужчины. Такой, каким он был в глазах истинных леди Юга.
Образ Ретта Батлера выписан тщательно и явно с любовью. И потому им нельзя не восхищаться, его нельзя не любить. А знакомством с ним (пусть и литературным) можно и, пожалуй нужно, гордиться.

Обычная женщина из Атланты, написала необычное, эпическое полотно. И книга звездой сияет над шутихами многих профессионалов от литературы, во многом благодаря тому, что она вложила в него душу. Как говорил герой одного из моих любимых мультфильмов:
«Не всякий становится великим художником, но великий художник может прийти ниоткуда».
Как говорится: снимаю шляпу. Флешмоб 2013. 1/10 Блестящее начало сезона.

"Когда мы все умрем, никого не останется, кроме смерти, да и ее дни будут сочтены.
Она пойдет по дороге, а вокруг пусто, никого нет. Что ей тогда делать?
Вот она и спросит: «Где все?» Так всё и будет…"
Кормак Маккарти

Чего я боюсь больше всего на свете?
Я боюсь потерять свою семью и своих друзей.
Я боюсь, что у меня не будет стен, которые защитят от дождя, ветра, холода, стен, которые я могу называть своим домом.
Я боюсь, что каждый человек, которого я встречу, будет желать моей смерти.
Я боюсь, что на моих глазах близкие будут умирать от голода, а я ничем не смогу им помочь.
Я боюсь, что могу увидеть то, как люди превращаются в зверей, и никто не в силах этому помешать.
Я боюсь, что то место, где я буду искать приюта и спасения, окажется мифом.
Я боюсь, что из всех цветов и оттенков, единственным останется серый - серый океан, серое небо, серые деревья, серые люди.
Я боюсь, что единственное, что останется на земле – это отчаяние, осознание, что куда бы ты ни пошел, ты все равно обречен.
Я боюсь, что в мире не останется места для НАДЕЖДЫ.

Если вы боитесь того же, то не читайте эту книгу. ВСЕ ВАШИ страхи ждут вас здесь.

Останется только одно:

- Прежде попробуй выучиться одному нехитрому фокусу, Глазастик, - сказал он. - Тогда тебе куда легче будет ладить с самыми разными людьми. Нельзя по-настоящему понять человека, пока не станешь на его точку зрения...
- Это как?
- Надо влезть в его шкуру и походить в ней.

Я хотел, чтобы ты кое-что в ней понял, хотел, чтобы ты увидел подлинное мужество, а не воображал, будто мужество - это когда у человека в руках ружье. Мужество - это когда заранее знаешь, что проиграл, и все-таки берешься за дело и наперекор всему на свете идешь до конца. Побеждаешь очень редко, но иногда все-таки побеждаешь.

...Понимаешь, малышка, если кто-то называет тебя словом, которое ему кажется бранным, это вовсе не оскорбление. Это не обидно, а только показывает, какой этот человек жалкий. Так что не огорчайся, когда миссис Дюбоз бранится. У неё довольно своих несчастий...

- Аттикус, ты, наверно, не прав.
- Как так?
- Ну, ведь почти все думают, что они правы, а ты нет...
- Они имеют право так думать, и их мнение, безусловно, надо уважать, - сказал Аттикус. - Но чтобы я мог жить в мире с людьми, я прежде всего должен жить в мире с самим собой. Есть у человека нечто такое, что не подчиняется большинству, - это его совесть.

Долой все заумные книжки по воспитанию детей!!! Долой нотации и вечные промывания мозгов!!!
Вот, вот как надо воспитывать детей!
Во-первых, хочешь воспитать хорошего человека - будь сам таковым.
Во-вторых, дети - не слабоумные дебилы, они понимают не меньше, а порой и гораздо больше в вопросах морали, чести и совести - у них еще глаз не замылен и сердце не покрылось защитной коркой. Поэтому и говорить с ними можно ПО-ЧЕЛОВЕЧЕСКИ и ЧЕСТНО!
О, Аттикус! Ты - мой герой!
Вот такими должны быть отцы!
Хочется дать эту книгу в руки всем мужчинам и мальчикам. Впрочем, вообще ВСЕМ! Чтоб люди прочитали и поняли, как можно общаться с людьми и со своими детьми в частности.

Впрочем, я, наверное, не с того начала.
Об этой книге я знала и постоянно слышала лет с 9 (напишу позже об этом в своей "истории"), а вот прочитала только сейчас.
Погоревав недолго: "Эх, что ж я ее не прочла в детстве!", я вдруг перешла к чувству радости: "Какое счастье, что я не прочла эту книгу в детстве!", ибо вдруг оказалось, что эта книга - ВНЕвозрастная, и читать ее сейчас было невероятно увлекательно, трогательно и...полезно. И теперь я хищнически оглядываюсь по сторонам с намерением найти того, кого я сагитирую взяться за эту повесть. Таких жертв я уже себе выбрала десятки, и некоторые уже читают, начав благодарить меня уже с первых же страниц!

Книга - чудесная!
Добрая-добрая.
Тут тебе и прекрасная пора детства с играми и приключениями - сразу вспоминается лучшее у Марка Твена, Астрид Линдгрен.
Тут тебе и - бррр - страшный дом с жутким Страшилой. (Это "бррр" я пишу, не заигрывая и не кокетничая, - страницы, посвященные тайне дома и правда читать очень страшно, до мурашек по коже!).
И главное - тут тебе и сама Жизнь с ее злом, несправедливостью, предрассудками. И, увы, в этой Жизни не всегда всё происходит, как в сказке, и Добро не всегда оказывается в победителях.
Да, добро не всегда побеждает, и все же книга именно ДОБРАЯ.
И хоть ты и заливаешься слезами, а все равно - проникаешься оптимизмом и верой в светлое и чистое.
И тебе хочется учиться любви и доброте, как этому училась замечательная 6-летняя девочка Джин-Луиза и ее старший брат Джим, да и вообще - почти все герои повести. И, сочувствуя главным героям из-за такого непростого их взросления, ты все-таки понимаешь, что именно так - в муках и боли - и можно стать Человеком. Наверное. Хоть это и не гарантированно, конечно.

(Интересно, а книга эта не считается в Америке политНекорректной? Или наоборот? Надо будет почитать об этом...)

"Но часы-то все равно остаются, правда? Сначала один, потом другой, и, когда ты кое-как проживаешь один, тут же, бог ты мой, начинается следующий..."

"А как замечательно было бы просто исчезнуть. Как замечательно было бы навсегда перестать волноваться, сражаться, терпеть поражения..."

Осень, похоже, наилучшее время года для чтения подобных меланхолических книг, по крайней мере, сейчас, когда за окном сумрачно, прохладно, сыро, тоски они не вызывают...

С творчеством Майкла Каннингема знакома по его прекрасному роману Майкл Каннингем - Дом на краю света (описать ЛГБТ-отношения непошло, а деликатно - это отдельный талант, и у автора он точно есть). С творчеством Вирджинии Вулф тоже знакома не понаслышке. Очень впечатлили меня в свое время ее книги: Вирджиния Вулф - Орландо и Вирджиния Вулф - Миссис Дэллоуэй . А вот о трагической судьбе писательницы я и не догадывалась...

Кажется, причем здесь Вулф, когда роман за авторством Каннингема? Все гениальное, как всегда, просто: перед нами художественная биография британской писательницы (при этом она будет здесь не единственной главной героиней). Думаю, нескоро избавлюсь я от этого яркого образа, начинающего книгу: тело женщины, плывущее по реке...

Три героини, три женщины (даже четыре - Смерть тоже неистово напрашивается в подруги, мелькая тенью, нашептывая на ухо тихие обещания вечного покоя и избавления от всяческих бед и житейских треволнений), упорно пытающиеся жить, победить скуку, найти себя и смысл жизни: в профессии, в отношениях с людьми, внутри себя.

Вообще говоря, книгу, в которой центральной, сюжетообразующей темой будет самоубийство и мечты о нем, очень трудно назвать жизнеутверждающей, однако, как ни странно, это так. Она ведь действительно по-своему учит ценить краткий миг жизни - когда перед глазами так и манит эта заветная для героев черта, поневоле станешь зорким буквально ко всему. Шелест листьев, мягкость ткани, блеск отражений - мельчайшие детали пытается подметить мозг - подметить и полюбить, впитать, чтобы навечно, и там, за последней чертой, помнить, если больше ничего не будет. Когда же перед тобой необъятные просторы жизни, вряд ли уж так сильно это все ценишь...

Она учит быть благодарными и никогда не стыдиться собственного выбора, каким бы он ни был. Порою это действительно наилучший для уставшего, обессиленного, измученного и разочаровавшегося во всем человеке, не желающего причинять страдания близким (не понимающего, правда, при этом, что страданий с уходом человека станет больше...)

Отчасти могла понять Вирджинию - очень ярко автор живописал ту боль, что она испытывала ежедневно, эти настойчивые, изматывающие голоса, звучащие в голосе, галлюцинации, изможденность тела и духа - она просто устала жить, это был вполне осознанный шаг, на что явно указывает предсмертная записка:

"Я больше не в силах бороться. Я знаю, что порчу тебе жизнь, что без меня ты мог бы работать. И ты сможешь, я уверена. Видишь, я даже не могу подобрать нужных слов. Я не могу читать. Я просто хочу, чтобы ты знал — за всё счастье в моей жизни я обязана тебе. Ты был безмерно терпелив со мной и невероятно добр. Все это знают. Если кто-нибудь и мог бы спасти меня, это был бы ты. Всё ушло. Всё оставило меня, кроме уверенности в твоей доброте. Я просто не могу больше портить твою жизнь. Я не думаю, что в этом мире кто-то был бы счастливеe, чем были мы. Вирджиния".

Голос здравомыслящего человека, не вижу я в том никаких признаков безумия... Прекрасно понимаю, что тема добровольного ухода из жизни довольна провокационна по своей сути, но все равно на стороне героини - не от хорошей жизни человек решается на этот страшный, бесповоротный шаг. Так и вижу ее бестелесным ангелом, улетающим после смерти туда, где не будет этой пронизывающей боли.

А вот другую героиню, Лору Браун, понять мне было куда сложнее: счастливая замужняя женщина, жена, мать очаровательного малыша, ждущая второго ребенка. Но когда-то, видимо, что-то надломилось в ней, заставив поверить в собственную никчемность и беспомощность. Стремление к идеалу - во всем и везде - погубившее Вулф, отчаянно требует новой крови. Спусковым механизмом к подобному побуждению стала книжечка Вирджинии - вот таким причудливым образом сплетаются иногда судьбы читателей и писателей. Определенным образом повлияла книга Вулф и на судьбу третьей героини, Клариссы - всю жизнь ей отравляла мысль о несостоявшейся любви с человеком, который дал ей когда-то забавное прозвище "Миссис Дэллоуэй" (по имени героини романа Вулф)...

Трудно, кажется, найти в мире этой книги счастливых людей, хотя они, безусловно, здесь есть: та же Вирджиния всегда отдавала всю себя работе и писанию книг и безумно любила то, чем занималась... Лора Браун все же нашла себя, путем ошибок, часто непоправимых, Кларисса сумела наконец понять, что нет в жизни сослагательного наклонения "а что было бы, если...". Все сложилось так, как сложилось, как должно было сложиться, к наилучшему результату для всех - порою прошлое действительно стоит оставить в покое, оно тоже должно нести радость, а не грусть.

Финал книги несказанно удивил и переплетением судеб героев меж собой, и непосредственной - трагической - концовкой. В романе, где все столько говорят о смерти, кто-то должен был все же умереть (помимо Вирджинии).

4,5, очаровал меня не только сюжет и посыл романа (сила духа иногда в том, чтобы просто уйти), но и великолепный в стилистическом отношении слог, которым он написан. Погрузиться в эту грустную, по-своему волшебную историю было очень увлекательным делом - до того нежно выписаны автором перипетии жизни его героинь, у них тоже есть чему поучиться...

Мы все, наверное, догадываемся, что, если рассказать историю Гарри Поттера без вмешательства волшебства, вероятнее всего получится нечто среднее между хардкорной версией "Оливера Твиста" (в работном доме имени Святого Брутуса худенького очкастого мальчика в честь знакомства смывают, допустим, лицом в туалет, а лорд Волдеморт бледнеет лицом и жопой перед безучастной жестокостью какого-нибудь Бамбла-бидля) и сводками криминальных хроник. Нетрудно понять, что добряка мистера Браунлоу и цветущую огромным сердцем сестричку Рози в сюжет за шкирку притаскивает сердобольный Диккенс, чтобы хоть как-то отсрочить действие на жизнь бесконечных сайксов и фейгинов, которые в любую книгу могут без приглашения пролезть из реального мира. Еще проще понять размах волшебной палочки миссис Роулинг, когда она в одну секунду превращает сироту-задротика из затрудненного жизнью подростка в могучего колдуняку, который и мир спасет, и в менеджера не превратится.

Но, как оказалось, не всегда возможно догадаться, что же случится с осиротевшими гарри или оливером, если их автор будет по возможности обходиться без уличной магии, а включит мальчику жизнь помощнее, в которой, как известно, бывает и плохое и очень плохое, но редко - без нашего полного в том участия.

Тринадцатилетний Тео Декер остается полусиротой после теракта в музее, где он навеки застывает между до и после, между ошметков голландских мастеров, окончательно умерших натюрмортов и вполне бывших живыми частей человеческих тел. Его мать, идеально прекрасная женщина, с первых же страниц упорхнет в ноосферу, густо населенную викторианскими матерями-ангелами, которые с течением литературного времени хоть и перестали глядеть на своих детей с медальонов через завесу проливаемых теми слез, но, как и, допустим, Лили Поттер для мальчика Гарри, не превратились от этого в нечто менее золотистое и покойное, оставшись для них олицетворением навеки утраченной версии детства. Оглушенный взрывом, пылью, переломанной надвое жизнью и разговором с умирающим стариком, которого он еще минуту назад видел целым и не на слишком причудливо согнутых ногах, Тео выбирается из музея по темным дымным проходам с картиной в руках, маленькой почти картонкой, покрытой сполохами пушистого желтого и палевого - работой голландского мастера Кареля Фабрициуса "Щегол" (1654), которая потом всю жизнь будет волочиться за ним неизбывным чувством вины.

Отсюда перед Тео развернется почти диккенсовская дорога, лишенная правда викторианского заразительного румянца больших приключений, когда куриный бульон творит чудеса, а очистительная лихорадка и впрямь приносит очищение. Тео поочередно будет таскать в душе вместе с кражей картины то раскольниковское пост-лизаветинское окровавленное самоощущение, то сонечкин драдедамовый платочек - ровно по тем же причинам, что и герои достоевского: когда жизнь так невыносима, да хоть и бы и старушку убить, что ли, да хоть бы и о душе задуматься, разве что у Тео всё вместо мыслей о душе постепенно покроется викодиновым флером и неосуществимой любовью к рыжеволосой Пиппе, которая вежливой, морфиновой Эстеллой будет проноситься по сюжету всякий раз, когда жизнь Тео будет совершать новый виток. Из полуантиквариатной атмосферы приемной семьи с крабовыми канапе и прохладно-платиновой миссис Барбур, живущей будто бы на удаленке, Тео предстоит попасть на окраины Вегаса, где нет ничего, кроме песка, недостроенных домов по бросовым ценам и нового друга Тео на всю жизнь, который всю дорогу будет казаться читателю Ловким Плутом, чтобы в самом конце вдруг сбросить лохмотья и предстать перед нами Духом Рождества. Борис Павликовский, возможно, единственный русский во всей современной англоязычной литературе, который ни разу не произносит na zdorovye, зато идеально употребляет выражения вроде "I was v gavno as usual" и весь как будто немножко вылезает из банки со сгущенной русской литературой: когда из темной как деготь русской души на поверхность вдруг вываривается здоровая философия: в жизни, как известно, не бывает ничего ни до черноты плохого, ни до белизны хорошего, а потому, снимай платочек, милый, зачехли топор, да давай-ка уже выпьем и поедим - не себя самих.

К концу романа жизнь и история Тео, отчаянно не-волшебного "Поттера", как зовет его Борис, достигает какого-то недиккенсовского, а скорее роулинг-стайл пружинного напряжения, когда кажется, что вот-вот, и достоевский возьмет верх, и прольется читательская кровушка, и покатятся головы, потому что тошно жить на свете пионеру Декеру, который и ни от кого не ушел, а весь пророс наружу внутренней елкой и необдуманными поступками, и, кажется, что уже ничего не спасет его от себя самого, кроме как с размаху головой на эшафот, как вдруг вступает Диккенс. И невероятный, сворачивающий кишки сюжетный заворот (а сюжет там есть, и еще какой - мисс Тартт не просто заставляет Тео сорок лет жрать с пола песок пустыни в ожидании того, пока туда закатится манна небесная, нет, там будет все: от трудов и дней черного рынка по сбыту антиквариата до, знаете, ли обращения с оружием) вдруг развязывается в рождество, c явлением настоящих ангелов и плотным завтраком. И потом наступают и слезы, и очищение, и блины с икрой, и Диккенс хоть и не начинает, но выигрывает.

"Поправки" - главный роман всея Америки начала нулевых, написанный интеллектуалом средних лет стал культовым по одной простой причине. У них нет Толстого.

У нас Толстой есть, поэтому жанр "семейная сага" в её классическом значении знаком всем, кто пробовал ходить в школу. Кому в школе нравилось - тот наверняка знаком и с другим образчиком этого жанра (который, впрочем, не злоупотреблял объемом - господином Достоевским). А те, кто после окончания школы забрел в гуманитарный ВУЗ, тот, возможно, даже что-то слышал о двух британцах - Голсуорси и Джойсе, которые написали две очень длинные книжки, которые каждый считающий себя интеллектуалом джентльмен прочитает за стаканчиком 18-летнего односолодового МакАланна лет через 35.. Вне зависимости от того, сколько ему лет на этот момент.

Но в 2001 году Америка наконец-то встала с коленок. Америка получила шанс наконец-то восхититься кем-то из своих, кто взял вот так и исписал буквами почти что 900 страниц. И тут важно сказать о двух важных вещах, чтобы было все еще яснее:

1) Американцы боятся больших объемов. Мы все в курсе - это стремительно развивающаяся страна, где нет места чему-то монотонному и скучному. Ты снимаешь кино? Взорви все и вся за полтора часа иначе зритель заскучает. Ты поешь в микрофон приятные песни? У тебя есть 3, максимум 4 минуты, потом слушатель включит другую радиостанцию, при этом

2) Американцы обожают большие объемы. Большие груди, большие гамбургеры, "Титаник". Те смельчаки, которые осмелились бросить вызов американской натуре стали богачами и успешными парнями. Это все утрировано, конечно.. Но американцы реально обожают Толстого и Достоевского. При чем, ни какой-то там Брет Истон Эллис, который пихает цитаты и отсылки к Dostoevskomu почти в каждом романе, а даже рядовые жители звездно-полосатой страны, которые раскупали "Войну и Мир" с такой скоростью, что она стала абсолютным бестселлером (!!!). Ровно, как и "Анна Каренина", "Преступление и Наказание" и так далее. Это все к тому, что

Джонатан Франзен - народный герой. Его рецепт оказался скандально прост. Это как джин и тоник, испортить такой коктейль более чем сложно. Так вот, записывайте:

Франзен взял Толстого; он взял его, простите, объем, он взял его "семейность", огромное количество героев, огромное количество сюжетных линий, героев, которые все одновременно являются главными (это 3/4 тоника Schweppes со вкусом имбирного эля)
и смешал его с Тургеневым, у которого взял главное - проблему "отцов и детей" (это джин Cadenhead’s Old Raj Gin крепостью 55° с содержанием небольшого количества шафрана) и
PROFIT!

Постойте, не забудьте налить воды, тьфу ты, положить льда, и как следует встряхнуть, что сделал бармен, тьфу ты, писатель Франзен. И все, с таким рецептом коктейль не может быть плох.

Читать всем, новая классика по старым рецептам.

Ваш CoffeeT

Не каждому даже великому автору выпадает честь не просто абстрактно волновать умы и сердца людей, а сподвигнуть их на решительные действия, серьёзно изменяющие реальность вокруг. "Гроздья гнева" со своей задачей справились превосходно — напитали соком и силой эти самые гроздья в рядах американских трудяг, так что не сорвать их стало невозможно.

А началось всё с того, что Джон Стейнбек решил съездить на сбор урожая, посмотреть, как там работается простому люду, и черкнуть по этому поводу репортаж. То, что он увидел на полях и в рабочих лагерях, не могло уместиться ни в одну газетную статью, поэтому он написал упитанный пятисостраничный роман... И всё равно кажется, что он сказал далеко не всё, потому что жизнь человеческую просто так в рамки печатного текста не запихнёшь, а уж если это жизнь целого поколения, нескольких тысяч людей — хорошо, если удастся выразить хотя бы кусочек.

Перед нами своеобразная семейная сага, но семья Джоудов — очень необычная. Они представляют собой не конкретных персонажей (хотя личное обаяние есть у каждого), а собирательный образ семьи фермеров-арендаторов из центральной части США. Каждый персонаж не только отдельная личность, но и набросок какого-то определённого типа людей, характерного для того времени. Мать — стержень, который держит эту семью прямо и устойчиво. Если надо, она и ведром приложит или домкратом, слезу не пустит, руки не опустит, накормит и обогреет. Отец — упрямая движущая сила, работяга до мозга костей. Отсидевший сынок, который отсидел "потому что так получилось" и не раскаивается. Проповедник, который стал читать совсем иные проповеди под конец. Роза Сарона, фея не от мира сего, её муж Конни, который мастак трепать языком, а больше ни на что не годен. Отличные образы бабушки и дедка, который хорохорится и ерепенится, а оторвавшись от родной земли — теряет себя.

Чтобы понять трагедию этих людей, надо понять, в чём причина их трагедии. Фермеры-частники в США редко владеют собственной землёй, она принадлежит крупным собственникам, которые сами землю не обрабатывают, а только получают деньги с арендаторов. Но живут на этой земле они поколениями. семьями, так что земля становится действительно своя, родная. И вот в неурожайный год они не могут платить арендную плату, и владельцы земли вышвыривают фермеров силой, ломая дома тракторами и запахивая поля. Что делать человеку, чья жизнь от рождения протекала на этом клочке земли? Продать всё, что можно, и всей семьёй двинуться на поиски лучшей жизни. Что самое страшное, нет никакого конкретного злодея, которого можно обвинить в своих несчастьях и пристукнуть лопатой. Трактористы, уродующие поля и дома, только наёмники. Они получают приказы от менеджеров, а те — от безликого механизма банка, у которого нет лица или человеческого воплощения, тот же бездушный трактор, только в иных сферах.

Перед фермерами брезжит надежда — листовки о том, что на плодородных землях калифорнии можно заработать на сборе урожая. Работа это сезонная, поэтому на неё нужно единовременно много народа. Вот только желающих ещё больше, чем требуется, поэтому такие же бездушные, как банк, капиталисты наживаются на людях в нужде, как могут. Какая знакомая ситуация... Перекупщики выжимают каждый цент и обдуривают на каждом шагу (и тут сразу аналогия с войной и людьми вроде мамаши Кураж, которые умудряются заработать на человеческом горе. Чем это не та же самая война, только классовая?), работодатели снижают зарплату до безобразия, а куда ты денешься, ведь вариантов у тебя всё равно нет. Либо работай за унизительные гроши, либо сиди вообще без работы. А откажешься — вместо тебя будут работать другие отчаявшиеся.

Неудивительно, что "Гроздья гнева" так любили в СССР. Автор не поддерживает тех, кого называли красными, но идеальные идеи коммунизма преподносит как спасение для этих людей. Фермеры объединяются в настоящие кланы, огромные семьи, каждый помогает, чем может. А общая огромная семья близка к коммунистическим идеалам. И немудрено, что в такой "общественной семье" зреют пресловутые гроздья гнева. Если бы простые фермеры видели конкретного человека, который даёт простаивать плодородной земле и заращивает её бурьяном, поливает урожай апельсинов керосином, только потому что его невыгодно продавать, когда рядом дети пухнут с голоду... Но нет такого конкретного человека, не на кого излить свой гнев, и он копится и нагнетается. А если копится, значит, когда-нибудь да рванёт.

Очень удивило мнение, что "Джоуды совсем обнаглели, мяса требуют, вот у нас в 45-м о мясе не мечтали, в 90-х тоже". При чём здесь ситуация в нашей стране вообще? А в Африке дети голодают, что же теперь — никому мяса не есть. Как вообще связаны девяностые в РФ с произведением Стейнбека? Фермер, вкалывающий от зари до зари в поле, даже на картошке долго не протянет. Тяжёлая физическая работа требует усиленного питания. Кстати, не только о мясе мечтают Джоуды. Консервированные бобы для фермеров того времени — не меньшая ценность, просто удобно делать из одного конкретного продукта, а не из целого разрозненного ряда. Для Джоудов символом благополучия стал маленький кусочек той самой американской мечты — фиг с ней, с машиной, с заборчиком и даже с землёй. Дайте хотя бы курочку или кусочек мяса в кастрюле каждый день. Ведь они не за просто так этот кусочек мяса требуют, они зарабатывают его тяжёлым трудом.

Манера повествования очень необычная. Главы, рассказывающие о семье Джоудов, перемежаются публицистическими зарисовками в разных жанрах. Читать их не менее интересно, чем само повествование — каждый отрывок достоин быть опубликован отдельно, некоторые сатирические моменты бьют наотмашь. Сильное, очень сильное произведение. До зубовного скрежета горько читать, как разбиваются мечты людей о тёплой Калифорнии со сладкими персиками и лёгкой работой.

Если за год вы можете себе позволить прочитать только одну книгу, прочтите эту. Есть авторы, которые «случайно сочинили новый роман, расписывая ручку», есть многостаночники, издающие по несколько книг в год, а есть Донна Тартт, по старательно прописанному роману раз в десять лет. Стоит прочитать все три и запастись терпением. Безусловно, есть шедевры, сработанные за вечер, но любимые миллионами: мир давно заполонил поп-арт и кляксоватый Уорхолл, но при этом не перестал цениться мрачнеющий Рембрандт и картины старых мастеров. На полках с книжными бестселлерами в магазинах регулярно обновляется листва, рукотворные чудеса маркетологов шантарамят оттенками и растворяются в вечности, отправляя читателей в сказку о потерянном времени. Почему-то с «Братьями Карамазовыми» и «Приключениями Оливера Твиста» всё было иначе. Может, вернуться к полке «классика» и не покидать уже родные берега? Заново разбираться в табели о рангах, перенимать дореволюционную манеру речи, как будто и не было ХХ века, как будто живём не во второе десятилетие века ХХI? Хорошая новость в том, что остались мастера, которые делают штучные вещи; и та ручная работа, которая у них получается, примиряет с эпохой одноразовой посуды и литературы. И чувствуется, что американка Донна Тартт с русской литературой знакома не понаслышке, не для красного словца упомянет «Идиота», не раз и не два заговорит на «русские темы». Очерчивая круг вхожих в историю, в этот корпус нестареющих, она и сама там. И не нужно десятков живописных полотен, достаточно одного такого эпичного полотна, как «Щегол». Роман взросления, история одного мальчишки и его картины. Мальчишки, привязанного к небольшой старинной картине, как маленький щегол на ней – к жёрдочке. Заякорённый на травмирующем событии из детства, цепляющийся за прошлое. Выросший из прошлого и оставшийся в нём. Мальчик, которому прошлое было так важно и понятно, мальчик, который среди старинных вещей чувствовал себя как дома, что стал антикваром. Прямо посреди небоскрёбного Нью-Йорка времён сотовых телефонов и интернета. Когда говорят «это хорошая книга» не стоит подразумевать «там все герои хорошие», вспомните хорошую книгу «Преступление и наказание» и попробуйте найти там хорошего и доброго, а также героя, желательно на белом коне. Здесь будут ситуации, вызывающие в памяти «Брат-2», «Жмурки» и «Ромовый дневник», будет чистейший Диккенс и богатейший словарный запас, почти Набоков. Отдельное спасибо стоит сказать переводчику: Анастасия Завозова добротно сделала свою работу, с таким тщанием и вниманием к мельчайшим деталям трудятся, пожалуй, только реставраторы над старинными полотнами. Один крохотный пример: подросток говорит про отца «иногда с ним было норм», вот это самое «норм» - именно то, как говорят современные подростки. И так – с каждой фразой. Здесь каждое предложение как праздник: «То было Саргассово море квартиры, куда стекались изгнанные из тщательно обставленных парадных комнат предметы». Это роман, созданный, чтобы к нему возвращались. Возвращались в магазин-под-магазином, где редкие лучики света собираются в золотистые лужицы на обеденных столах, румяня красное дерево. Из-за тусклого света и опилок на полу кажется, будто попал на конюшню, а вокруг не буфеты, а высоченные лошади стоят, пофыркивая от древесной пыли. Здесь можно разглядеть одушевлённость в хорошей мебели, а в самом заблудшем герое – хорошего человека. «Картина была настоящей, я это знал, знал - даже в темноте. Выпуклые жёлтые полосы краски на крыле, пёрышки прочерчены рукояткой кисти. В верхнем левом краю - царапина, раньше её там не было, крохотный дефектик, миллиметра два, но в остальном - состояние идеальное. Я переменился, а картина - нет. Я глядел, как лентами на неё ложится свет, и меня вдруг замутило от собственной жизни, которая по сравнению с картиной вдруг показалась мне бесцельным скоротечным выбросом энергии, шипением биологических помех, таким же хаотичным, как мелькающие за окнами огни фонарей».

П.С. В блоге (ссылка здесь) я добавила несколько фотографий: кого бы из актёров позвала на главные роли, будь я кастинг-директором.