Цитаты — стр. 5

К тому же всегда были люди, которым жизнь кажется настолько невыносимой, что они видят лишь одно решение: ускорить свой переход на новый уровень существования.
- То есть, они себя убивают? - спросил Никт. Любознательный и большеглазый, для своих восьми лет он был весьма неглуп.
- Именно так.
- И им это помогает? Они делаются счастливее после смерти?
- Иногда. Чаще - нет. Они как те люди, которые думают, что будут счастливы, если переедут в другое место, а потом оказывается: куда бы ты ни поехал, ты берёшь с собой себя. Если ты понимаешь, о чём я.

Летнее небо на востоке уже светлело. Никт начал спускаться по холму, навстречу живым людям, городу и рассвету.

В саквояже был паспорт, в кармане — деньги. На губах Никта блуждала улыбка, правда, сдержанная: мир куда больше кладбища на холме. В нём будут опасности и тайны, новые друзья и воспоминания о старых, многие ошибки и долгие дороги. А потом настанет время вернуться на кладбище и прокатиться со Всадницей на широком крупе её скакуна.

Зато между «сейчас» и «потом» — целая Жизнь, в которую Никт вошёл с широко распахнутыми глазами и открытым сердцем.

— У меня создалось мнение. — объявил он, поглаживая свои пыльные усы. — что ваши успехи становятся все более плачевными. Вы не блекнете, мальчик. Вы заметны всем и каждому. Более того, проглядеть вас весьма проблематично. Да если б вы явились сюда в компании фиолетового льва, зеленого слона и малинового единорога, на котором восседал бы король Англии в церемониальном одеянии, я нисколько не сомневаюсь, что люди замечали бы вас и только вас, а от всего остального отмахнулись бы как от мелочей, не заслуживающих внимания!

Никт был рад, что додумался прийти к Поэту. Кто тебя образумит, если не поэт. Да, кстати…

- Мистер Трот… Расскажите мне о мести.

— О, это блюдо подается холодным. Не мсти в пылу негодования! Мудрее дождаться подходящего часа. Один бумагомаратель по фамилии О'Лири — к слову, ирландец. — возымел наглость написать о моем первом скромном сборнике стихов "Прелестный букетик в петлицу истинного джентльмена", что это никчемные вирши, лишенные всякой художественной ценности, и что бумагу, на которой они написаны, лучше было употребить на… нет, не могу произнести такого вслух! Скажу лишь, что заявление его было чрезвычайно вульгарным.

— И вы ему отомстили? — с любопытством спросил Никт.

— Ему и всему его ядовитому племени. О да, юный Оуэнс, я отомстил, и месть моя была ужасна. Я напечатал письмо и наклеил на двери лондонских публичных домов, в которые нередко наведывались щелкоперы вроде этого О'Лири. В письме я заявил, что поэтический талант хрупок и я больше не стану писать для них, — только для себя и для потомков, а при жизни не опубликую ни строчки! В завещании я указал, чтобы мои стихи похоронили вместе со мной, неопубликованными. Лишь когда потомки осознают мою гениальность и поймут, что сотни моих стихов утрачены — утрачены! — мой гроб дозволяется откопать, чтобы вынуть из моей мертвой холодной длани творения, которые восхитят весь мир. Как это страшно — опередить свое время!

— И как, вас откопали, стихи напечатали?
— Пока нет. У меня еще все впереди.
— Это и была ваша месть?
— Вот именно. Коварная и ужасная!
— Хм…
— Подается холодной. — гордо заявил Поэт.

- Джесс Эронс! Сейчас ка-ак тресну!
- Короля Терабитии? А не опасно ли?
- Да, это цареубийство.
- Как-как?
- Ца-ре-у-бий-ство. Я тебе рассказывала про Гамлета?
Он лег на спину и радостно ответил:
- Нет еще.
Господи, как он любил её рассказы! Когда-нибудь попросит их записать, а сам нарисует картинки.