Сицилиец

Сцена седьмая

Дон Педро, Исидора.

Исидора. Не знаю, какая вам радость будить меня так рано… Это, по-моему, совсем не вяжется с тем, что, по вашему желанию, сегодня придут писать мой портрет: вставанье на заре далеко не способствует свежести лица и блеску глаз.

Дон Педро. У меня есть дело, которое заставляет меня выйти из дому как раз теперь.

Исидора. Но я думаю, что это дело могло бы обойтись без моего присутствия, и вы могли бы спокойно дать мне насладиться прелестью утреннего сна.

Дон Педро. Да, но я желаю, чтобы вы были всегда со мной. Совсем не бесполезно ограждаться от происков соглядатаев: вот еще сегодня ночью пели под нашими окнами.

Исидора. Это правда. Пение было очаровательное!

Дон Педро. Это они вам пели серенаду?

Исидора. Я готова так думать, если это вы говорите.

Дон Педро. Вы знаете, кто устроил эту серенаду?

Исидора. Не знаю, но, кто бы это ни был, я ему благодарна.

Дон Педро. Благодарны?

Исидора. Конечно, потому что он хотел меня развлечь.

Дон Педро. По-вашему, значит, хорошо, что он вас любит?..

Исидора. Очень хорошо. Во всяком случае, чрезвычайно любезно.

Дон Педро. И вы одобряете всех, которые оказывают эту любезность?

Исидора. Конечно.

Дон Педро. Вы, однако, довольно ясно выражаете ваши мысли…

Исидора. А зачем их скрывать?!. Как бы женщины ни держали себя в таких случаях, все же все они рады, когда их любят. Это признание наших чар не может не нравиться нам. Что бы ни говорили, но поверьте мне, что наибольшее честолюбие женщин заключается в том, чтобы внушать любовь. Все их заботы о себе только к этому и направлены, и даже самая надменная из нас в душе очень радуется победам своих глаз.

Дон Педро. Но если вам приятно внушать любовь, то знаете ли вы, что мне, который вас любит, это совершенно неприятно?!.

Исидора. Не знаю почему!.. Если бы я кого-нибудь любила, то не знала бы большей радости, чем то, что все его любят. Ведь нет ничего, что так бы доказывало красоту избранника или избранницы. Как можно не радоваться тому, что предмет нашей любви всем нравится?

Дон Педро. Каждый любит по-своему, и моя любовь иная. Я был бы счастлив, если бы вас не находили красивой, и вы заслужили бы мою признательность, если бы не старались казаться красивой другим.

Исидора. Как?! Это возбуждает вашу ревность?!

Дон Педро. Да! Да, я ревнив, ревнив, как тигр или, если хотите, как дьявол. Моя любовь хочет, чтоб вы принадлежали всецело мне. Моя любовь; так нежна, что ее оскорбляет всякая улыбка, всякий взгляд, похищенный у вас, и все мои старания направлены на то, чтобы преградить доступ любовникам и твердо владеть вашим сердцем, не давая похитить ни малейшую частицу у себя.

Исидора. Знаете, что я вам скажу? Вы избрали ложный путь. Плохо владеешь тем сердцем, которое стараешься удержать силой. Что касается меня, то сознаюсь вам, будь я поклонником женщины, находящейся в чьей-либо власти, я бы приложила все старания, чтобы возбудить ревность этого человека и заставить его следить днем и ночью за той, которую я хотела бы расположить к себе. Это отличное средство добиться успеха, ибо можно очень легко воспользоваться тоской и гневом, вызываемыми в женщине насилием и неволей…

Дон Педро. Значит, если бы кто-нибудь вздумал за вами ухаживать, вы оказались бы расположенной отвечать его чувствам?

Исидора. Этого я вам не говорю. Но ведь женщины не любят, чтобы их стесняли, и потому чрезвычайно рискованно выказывать им подозрение и держать их взаперти.

Дон Педро. Вы обнаруживаете мало признательности ко мне; мне кажется, что рабыня, которой дали свободу и которую хотят сделать своей женой…

Исидора. За что мне вам быть признательной, если вы превратили одно рабство в другое, еще более тяжелое, если вы не даете мне пользоваться свободой и утомляете меня постоянным надзором.

Дон Педро. Но ведь этому причиной чрезмерная любовь…

Исидора. Если в этом выражается ваша любовь, то я попросила бы вас меня ненавидеть!

Дон Педро. Вы сегодня настроены очень немилостиво, и я прощаю вам ваши слова, имея в виду ваше недовольство тем, что вы встали так рано…