Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
XXX
Священник бережно положил на стол дароносицу, присел на стул у кровати, оправил густую гриву своих волос и, разглядев образок у изголовья больной, тихо нагнулся к ней.
– Ваше имя? – спросил он.
– Princesse Elisabeth…35
– Заклинаю вас, говорите правду, – продолжал отец Петр, подбирая французские слова. – Кто ваши родители и где вы родились?
– Клянусь всем, святым богом клянусь, не знаю! – ответила, глухо кашляя, пленница. – Что передавала другим, в том была сама убеждена.
На новые вопросы, чуть слышно, упавшим голосом, она еще кое-что добавила о своем детстве, коснулась юга России, деревушки, где жила, Сибири, бегства в Персию и пребывания в Европе.
– Вы христианка? – спросил священник.
– Я крещена по греко-российскому обряду и потому считаю себя православною, хотя доныне, вследствие многих причин, была лишена счастья исповеди и святого причастия… Я много грешила; искавши выхода из своего тяжелого положения, сближалась с людьми, которые меня только обманывали… О, как я вам благодарна за посещение!
– У вас найдены списки с духовных завещаний… от кого вы их получили и кем, откройте мне и господу сил, составлен ваш манифест к русской эскадре?
– Все это, уже готовое, мне прислано от неизвестного лица, – проговорила больная. – Тайные друзья меня жалели… старались возвратить мои утерянные права.
«Что же это? – раздумывал, слушая ее, изумленный духовник. – Все тот же обман или правда? и если обман, то в такое мгновение!»
– Вы на краю могилы, – произнес он дрогнувшим голосом, – тлен и вечность… покайтесь… между нами один свидетель – господь.
Исповедница боролась с собой. Ее грудь тяжело дышала. Рука судорожно стискивала у рта платок.
– В ожидании божьего праведного суда и близкой кончины, – сказала она, обратя угасший взгляд на стену к образку, – уверяю и клянусь, все, что я сообщила вам и другим, – истина… Более не знаю ничего…
– Но ведь это невозможно, – возразил с чувством отец Петр, – то, что вы передаете, так мало вероятно.
Больная, как бы от невыносимого страдания, закрыла глаза. Слезы покатились по ее бледным, страшно исхудалым щекам.
– Кто были ваши соучастники? – спросил, помедлив, священник.
– О, никаких! Пощадите… и если я, слабая, гонимая, без средств…
Княжна не договорила. Снова страшно закашлявшись, она вдруг приподнялась, ухватилась за грудь, за кровать и в беспамятстве упала. Обморок длился несколько минут. Отец Петр, думая, что она умирает, набожно шептал молитву.
Больная очнулась.
– Успокойтесь, придите в себя, – сказал священник, видя, что ей лучше.
– Не могу более, оставьте, уйдите! – проговорила больная. – В другой раз… дайте отдохнуть…
– Вашего сына сейчас окрестили, – объявил, желая ее ободрить, священник, – поздравляю. Господь милосерден, еще будете жить… для него.
Чуть заметная улыбка скользнула по сжатым, запекшимся губам арестантки. Глаза смутно глядели в сторону, вверх, куда-то мимо этой комнаты, крепости, мимо всего окружавшего, далеко…
Отец Петр осенил больную крестом, еще постоял над нею, взял дароносицу и, отложив таинство причастия, вышел.
– Ну, что? – спросил его в коридоре обер-комендант. – Исповедали, приобщили?
Священник, склонив голову, молча поклонился обер-коменданту, сел в карету и уехал из равелина.
Утром второго декабря его опять пригласили со святыми дарами в крепость. Арестантке стало хуже.
– Одумайтесь, дочь моя, облегчите душу покаянием, – увещевал священник. – Заклинаю вас богом, будущею жизнью!
– Я грешна, – ответила, уже не кашляя и как-то странно успокоясь, умирающая, – с юных лет я гневила бога и считаю себя великою, нераскаянною грешницей.
– Разрешаю твои прегрешения, дочь моя, – произнес, искренне молясь и крестя ее, священник, – но твое самозванство, вина перед государыней, сообщники?
– Я русская великая княжна! Я дочь покойной императрицы! – с усилием прошептала коснеющими устами пленница.
Священник нагнулся к ней, думая приступить к причастию. Арестованная была неподвижна, как бы бездыханна.
