Галина Юзефович: рецензия на книгу «Боже, храни мое дитя»

Критик: Галина Юзефович
Рецензия на книгу Боже, храни мое дитя
Оценка:

Американка Тони Моррисон, лауреат Нобелевской премии по литературе и любимая писательница телеведущей Опры Уинфри, — известный мастер понажимать на болевые точки читателей. Однако если в прежних книгах она двигалась, так сказать, широким фронтом, надавливая то в одном месте, то в другом, и в конечном итоге «пробивая» практически каждого, то на сей раз Моррисон действует более сфокусированно. Вся ее книга — исследование разных аспектов насилия над детьми, при этом насилие понимается достаточно широко — от банальной нелюбви и отвержения до насилия сексуального и физического.

Главную героиню, красавицу Брайд из-за слишком темного оттенка кожи с детства не любит мать. Страстно желая, чтобы та хотя бы взяла ее за руку (уж не говоря о том, чтобы обняла или позволила называть мамой), Брайд возводит страшную напраслину на ни в чем не повинную женщину, молодую учительницу, искренне любящую своих воспитанников. Бойфренд Брайд, молодой интеллектуал Букер, не может пережить давнюю потерю брата (конечно, брат стал жертвой насилия), и все его дальнейшее существование — одна затянувшаяся попытка остановить время, превратить собственную жизнь и жизнь окружающих в мемориал погибшего мальчика. Куин, любимая и мудрая тетушка Букера, его верная наставница и опора, похоже, когда-то давно проворонила насилие в отношении собственной дочери. Маленькая Рейн, которую подобрали и привели домой добрые хиппи (потом они точно так же подберут на горной дороге Брайд, отправившуюся искать сбежавшего Букера, но попавшую в аварию), с кривоватой усмешкой рассказывает о жизни, которую вела с мамашей-проституткой, охотно сдававшей дочку «в аренду» клиентам. Даже двуличной и отталкивающей Бруклин, подруге Брайд, есть что вспомнить о собственном детстве такого, о чем лучше бы никогда не вспоминать.

Все эти истории у Моррисон переплетаются в тягостную, удушающую паутину, вяжут героев по рукам и ногам, не дают дышать, любить — да что там, попросту жить. Детские травмы тянут в прошлое (порой не метафорически, а совершенно буквально — в какой-то момент Брайд замечает, что ее тело становится все более подростковым, а потом и детским); барахтаясь в этом чернильном омуте, каждый из героев романа обречен на одиночество — свое горе невозможно ни с кем разделить, в чужой беде каждый видит лишь отголосок собственной — и вроде бы оплакивая другого, на самом деле плачет только о себе. Парадоксальным образом травма не объединяет, но разъединяет, а ее осознание не очищает, но изолирует каждого человека в тесной клетке пережитого страдания, создавая опасную иллюзию собственной исключительности.

«Боже, храни мое дитя» — безусловно, очень важное высказывание на актуальнейшую тему детской травмы и насилия. Однако беда этого романа в том, что воспринимать его нам приходится сразу и в диахронном, и в синхронном контексте, сравнивая, с одной стороны, с более ранними вещами той же Моррисон, а с другой — с прочими книгами о «слезинке ребенка», появившимися в последнее время, и конечно же, в первую очередь с нашумевшей «Маленькой жизнью» Ханьи Янагихары.

Увы, в обеих номинациях «Боже, храни мое дитя» заметно проигрывает. Восхитительное сочетание мистического безумия с острой социальностью, характерное практически для всех книг Моррисон, начиная с дебютных «Самых голубых глаз на свете» и заканчивая гениальной «Возлюбленной», на сей раз выглядит несколько механистично — и потому разочаровывающе: прием вместо чуда, фокус вместо мистерии. Если же проводить сравнение с «Маленькой жизнью», придется признать, что по силе эмоционального воздействия «Боже, храни мое дитя» выступает просто в другой лиге — нет, плакать и обмирать на сей раз никто (окей, почти никто) не будет, совсем не тот масштаб трагедии.

И тем не менее, подлинно выдающийся писатель (к числу которых Тони Моррисон, вне сомнений, относится) даже не в самых лучших своих вещах способен сделать нечто, не доступное другим. Там, где все остальные в зависимости от темперамента видят повод для сострадания, скорби или гнева, Моррисон видит опасность: опыт ее героев показывает, что фиксация на травме разрушительна, а попытка любой ценой разворошить прошлое несет не только облегчение, но и боль, отчуждение — и, ну да, новую травму. И это вещь, о которой говорить и помнить так же необходимо, как и о собственно травме.