По обе стороны суда

Критик: Сергей Оробий
Рецензия на книгу Закон о детях
Оценка:

В европейской литературе есть жанр «сутяжнического экшна (официально это называется "юридический саспенс-триллер")». Отечественной литературе этот жанр по понятным причинам неблизок: приходится довольствоваться литературным импортом. Классиком «сутяжнического экшна» по праву считается Джон Гришэм. Иэн Макьюэн с новым романом (фактически – повестью) «Закон о детях» может претендовать на звание революционера жанра. Как у него это получилось, сейчас расскажем.

Сюжет таков. Фиона Мей – судья шестидесяти лет с хорошей репутацией и треснувшей семейной жизнью, славящаяся взвешенными, профессиональными решениями. Однажды к ней попадает дело Адама Генри. Семнадцатилетний подросток болен лейкозом, ему срочно необходимо переливание крови. Однако родители Адама – религиозные фанатики, и их религия запрещает подобные процедуры. Впрочем, Адам несовершеннолетний, а значит, Фиона имеет право пренебречь волей родителей и спасти жизнь мальчику – что она и делает.

Иному романисту хватило бы и этой коллизии: вот вам злободневный конфликт, вот социальная подоплека, вот интрига. Но не таков Макьюэн. Его история не заканчивается вердиктом Фионы. Мальчику делают переливание крови, он выживает, возвращается к нормальной жизни, потом ссорится с родителями, бунтует, как и положено в таком возрасте – а потом внезапно возвращается в жизнь судьи, и с этой минуты события принимают непредсказуемый оборот. Тут-то и кончается «юридический роман»: саспенс, как это обычно и бывает в жизни, отложен во времени и оттого оказывается еще более сильным.

Таков фирменный приём Макьюэна, именуемый, по названию одного из его романов, «пикник-на-руинах-разума»: «как здравомыслящие, ироничные англичане по собственной воле и вине вовлекаются в воронку безумия» (Лев Данилкин). В «Законе о детях» речь не о безумии в буквальном смысле, но об очень-очень печальных последствиях. Каких – не скажем, заметим лишь, что на последних десяти страницах макьюэновского читателя, как всегда, ожидает резкий перепад атмосфер, ощущение пустоты под ногами, как в заложившем вираж самолете. Как всегда, высший повествовательный пилотаж.

«Там, в суде, властью своего высокого поста она предложила ему вместо смерти всю жизнь и любовь, какая была ему отпущена. И защиту от его религии... Адам стремился к ней, а она не предложила ничего взамен религии, никакой помощи, хотя в законе ясно сказано, что первейшей ее заботой должно быть его благополучие... Она думала, что ее ответственность кончается за стенами суда. Но разве так может быть?»

Мы в ответе за тех, кого... осудили?

Макьюэн – не ниспровергатель устоев (по крайней мере, социальных): суд в его повести остается судом, закон – законом, их важность и авторитет незыблемы. Однако настоящий писатель тем и интересен, что он – по обе стороны суда, постоянно норовит заглянуть на пограничные территории – между законом и остальной жизнью. Последним с «пикника на руинах разума» уходит сам автор – иногда с иронической улыбкой, как в «Сластене», иногда – сдержанно, как в этой повести.

«Закон о детях» не с чем, пожалуй, сравнить в отечественной литературе – у русских романов другая операционная система: тут если и возникает тема закона, то в компании с благодатью, если и возникает тема суда, то – шемякина.