Что-то пошло не так: «Закон о детях» Иэна Макьюэна

Критик: Сергей Кумыш
Рецензия на книгу Закон о детях
Оценка:

Иэн Макьюэн написал книгу о том, что думать головой – хорошо и полезно. А еще лучше, как в шахматах, думать на несколько ходов вперед. Но люди такие люди, и далеко не всегда и не у всех это получается. По сути, любой роман Макьюэна – блестяще разыгранная шахматная партия. Проблема только одна: автор предпочитает играть исключительно сам с собой.

Судье Фионе Мей очень повезло. У нее красивый шестидесятилетний муж-ровесник; они познакомились, едва закончилось детство, и порой счастливо, порой просто благополучно прожили всю жизнь. Фиона работает в Высоком суде Лондона и специализируется на гражданских делах, помогая супругам развестись, детям – обрести надежных опекунов, алиментам – осесть в правильном кармане. Она живет в старом доме, стоящем в респектабельном квартале. Деревянные, уютно скрипящие ступеньки, антикварная мебель, вечера у камина – с сыром и вином по цене стволовых клеток.

В общем, заранее понятно, что должно произойти – привычный мир должен рухнуть. Он и рушится самым банальным образом. Если уж Фиона занимается в основном бракоразводными процессами, каждый раз внутренне торжествуя, что ей-де удалось сохранить крепкий семейный союз, в итоге ей должен изменить муж. А так как в делах Фионы нередко фигурируют дети, такие милые и по-диккенсовски обреченные, да и у каждого из ее родственников, близких и дальних, буквально целая коллекция детей, автор делает судью бездетной. (Дух Аристотеля, до сих пор посмеивавшийся в бороду, начинает жалобно выть.) Но если вам показалось, что это история о крушении брака в частности и жизненного уклада в целом, вам именно показалось. Это присказка, не сказка. Сказка, как и положено, – впереди.

Одиночество Фионы продлится чуть дольше суток (впрочем, за это время она успеет поменять дверной замок и привыкнуть к пустой квартире). Муж вернется, поняв, что погорячился, и история их разлада, так толком и не начавшись, возьмет курс в сторону хэппи-энда. Однако за неполные два дня в жизни Фионы произойдет еще одно довольно важное событие.

Ей попадется дело об отказе от лечения. Семнадцатилетний Адам Генри страдает острой формой лейкоза. Парню срочно требуется переливание крови, однако его родители и он сам категорически против. Виной тому религиозные убеждения: все трое – страстные в своей вере иеговисты. На решение вопроса о принудительном переливании у Фионы есть несколько часов. Достаточно приблизительного знания о том, кто такой Иэн Макьюэн, чтобы, просто прочтя аннотацию, более-менее точно определить, чем закончится дело. С легкой руки писателя, убежденного атеиста, Фиона принимает единственно верное решение. Угадайте, что называется, какое.

Однако дальше все будет складываться вовсе не так однозначно. Здесь уместно остановится, чтобы сохранить подобие интриги – ровно в той мере, в какой оно заложено автором.

Удивительно, как сильно за время непродолжительного разговора с Адамом Генри Фионе удается пошатнуть все его жизненные устои. С младенчества, да с самого рождения он воспитывался в определенной системе ценностей, не просто истово верующих, но глубоко религиозных родителей. Следует четко понимать, чем одно отличается от другого.

Вера не агрессивна, она всегда оставляет человеку возможность выбора, тогда как неукоснительно следование религии чаще всего меняет образ мышления, а в случае с детьми и вовсе его формирует. В обычной жизни Адам скорее всего не мог бы усомниться в подлинности тех ценностей, которые с годами прививали ему родители. Он бы принял лечение как некий компромисс. Беда в том, что у Иэна Макьюэна есть определенная идея, с которой подобный подход не сочетается вовсе.

«Адам стремился к ней, а она не предложила ничего взамен религии, никакой помощи, хотя в законе ясно сказано, что первейшей ее заботой должно быть его благополучие. Сколько страниц в скольких решениях она посвятила этому слову? Благополучие – понятие социальное. Ни один ребенок не остров. Она думала, что ее ответственность кончается за стенами суда. Но разве так может быть? Он искал ее, искал того, чего ищут все, того, что могут дать только свободно мыслящие люди, а не сверхъестественное. Смысла».

Адаму вовсе не нужна замена религии. Он не способен отрицать Бога, саму идею существования высшей силы, потому что он с нею родился. Для него это было бы так же нелепо, как отрицать существование, скажем, прадедушки. Да, ты его ни разу в жизни не видел, возможно, не сохранилось никаких свидетельств его существования, даже фотографий. Но тебе о нем рассказали. Ты вырос с мыслью о том, что прадедушка у тебя есть, прадедушка есть у всех, это естественный ход вещей. Его можно любить или не любить, уважать или не уважать память о нем, полагать, что именно по вине далекого предка у тебя в жизни теперь все наперекосяк (хотя интересно, конечно, кому вообще такое может в голову прийти). Но уйти от знания о нем, от непреложного – пускай лишь для тебя одного – факта его существования если не в твоей жизни, то в твоей персональной истории, уже невозможно.

Для Адама, в силу жизненных обстоятельств, существование Бога – понятие ровно той же категории. Фиона же полагает, что определенный набор тезисов и мягких, но решительных действий способен изменить мышление другого взрослого человека. Ее клиент – ребенок только по документам; на деле же он – сформировавшаяся личность, и снести фундамент, не обрушив здание, попросту невозможно.

В этом, как мне кажется, кроется очевидная слабость Макьюэна, почти во всех остальных отношениях писателя действительно первоклассного. Он слишком любит думать за других, не прислушиваясь к голосам персонажей, а наделяя их заготовленными голосами. Он препарирует их мышление, не просто показывая, но подробно разъясняя, что именно они думают, что в каждом конкретном случае имеют в виду. Картонные фигурки в тщательно срежиссированных автором позах застывают на воображаемом панно и уже не могут сдвинуться с места. В них не остается тайны, присущей любому человеку или же настоящему литературному персонажу, фантому живого существа. Все их слова, поступки, внутренние мотивы поддаются математическим расчетам.

В финальном внутреннем монологе Фионы нет даже попытки приблизиться к той тайне, которую являет собой мир Адама Генри. Она жалеет лишь о том, что до конца так и не излечила его от пагубной привычки кому-то там молиться. Вера для нее – подобие детской игры, выдумки: ты можешь сделать вид, что прислушиваешься к болтовне ребенка, но принимать ее всерьез все равно не намерен.

В заключение хотел бы процитировать мысль, сформулированную Григорием Дашевским в эссе о Ричарде Докинзе: «[Без религии] не было бы ни человеческих обществ вообще, ни того самого современного общества с его наукой и гуманностью, плодами христианской цивилизации». Здесь также уместно вспомнить, что древних греков карали вымышленные боги. Миф и религия, даже если для Макьюэна и его главной героини это всего лишь умозрительные понятия, как правило несокрушимы для тех, кто им следует и их создает.