У последней черты

Критик: Юрий Володарский
Рецензия на книгу Июнь
Оценка:

Удивительным образом в редких перерывах между злободневными колонками, стихотворными памфлетами, авторскими телепрограммами, чтением лекций, преподаванием в школе и бурной общественной деятельностью самый экспансивный литератор земли русской успевает сочинять книги. «Июнь» — то ли восьмой, то ли десятый роман Дмитрия Быкова, смотря как и что считать. Впрочем, все его книги подряд считать не обязательно, достаточно заметить, что это как минимум пятое (после «Орфографии», «Оправдания», «Остромова» и «Икса») масштабное художественное исследование писателя, посвященное ранней советской эпохе, той, что между первой и второй мировыми войнами.

Из упомянутых романов «Июнь» ближе всего к «Орфографии». Быков снова взял в персонажи журналистов, литераторов и других деятелей культуры, правда, в данном случае преимущественно начинающих. Список возможных прототипов насчитывает десятки имен. Характерно, что «июньская» компания (Самойлов, Львовский, Симонов, Коган, Кольцов, Наровчатов, Галич) явно пожиже «орфографической» (там были Маяковский, Ходасевич, Есенин, Белый, Хлебников, Северянин, Шкловский, Чуковский и др.): советская власть свое дело сделала. Склонный к игре с читателем Быков приводит принцип построения романа на страницах самого романа. В «Июне» три части плюс эпилог, причем второй раздел представляет собой половину первого, третий — треть от второго, а четвертый, тот, что эпилог, — четвертую часть третьего.

Герой первой части — похожий на Давида Самойлова и Михаила Львовского студент Миша Гвирцман, которого исключают из ИФЛИ за домогательства к однокурснице. Центральный персонаж второй — журналист и сексот НКВД Борис Гордон, чей прототип более очевиден: это Самуил Гуревич, гражданский муж Ариадны Эфрон, дочери Марины Цветаевой. В третьей фигурирует полубезумный конспиролог Игнатий Крастышевский, посылающий Сталину тайные знаки: сперва чтобы тот ни в коем случае не начинал войну, а потом чтобы поскорее ее начал. Герой четвертой водитель Леня — простой парень (по крайней мере, в сравнении с тремя предыдущими), мелькающий в каждой из частей и служащий между ними связующим звеном.

Конец тридцатых — начало сороковых в изображении Быкова эпоха мерзкая, но сносная, вроде бы жить можно. Изгнанный из института Гвирцман работает в больнице санитаром, посещает театральную студию, ухаживает за недоступной девушкой-ангелом, трахается (более пристойное слово здесь не слишком уместно) с циничной девушкой-чертом, той самой, что настучала на него за приставания, и надеется на лучшее. Растерянный Гордон пытается спасти репрессированную Алю-Ариадну и даже добивается свидания с ней в лагере, но видит перед собой вместо человека пустую оболочку. После чего, как пишет Быков, «стал жить, то есть умирать».

Жизнь в «Июне» и впрямь похожа на умирание, а в качестве смерти приходит война. То есть самой войны в романе нет, действие каждой из частей завершается 22 июня 1941 года, но вся его атмосфера пронизана ожиданием грядущей катастрофы, в котором естественный страх перемешан с простодушной надеждой. Это не столько упоение «бездны мрачной на краю», сколько тоска по простоте и ясности, желание видеть врагов не вокруг себя, а по ту сторону линии фронта. Кроме того, кругом слишком много лжи и мерзости, а война должна принести правду и очищение. Впрочем, так думают только герои; автор, судя по интервью, с ними категорически не согласен.

«Только война могла разрешить все. Она списывала что угодно, объединяла нацию, запрещала задавать вопросы». Это одна из самых очевидных параллелей с современностью, которых в романе вообще предостаточно. Говоря о кануне Великой Отечественной, Быков постоянно подразумевает нынешнюю Россию, и хотя разница между сталинской и путинской эпохами огромна, сходства ему интересней, чем различия. Вопрос в том, можно ли считать «Июнь» романом-предсказанием. Если ответ на него окажется, боже упаси, положительным, мы получим его в ближайшие годы.