Кино изобрели тамплиеры

Критик: Василий Владимирский
Рецензия на книгу Киномания
Оценка: *

Автор этого романа Теодор Рошак (1933−2011) — сам по себе прелюбопытнейшая личность. Выпускник Принстона, историк и культуролог, он прославился еще в 1968 году революционной монографией «Истоки контркультуры» — кстати, это единственная крупная научная работа Рошака, опубликованная на сегодняшний день в России. Он возглавлял Институт экопсихологии в Калифорнийском университете, исследовал влияние современной городской среды на человеческую психику, строил научную карьеру… А в сорок восемь лет начал писать остросюжетные романы и сочинил целых шесть штук. Первые две художественные книги Теодора Рошака у нас пока не переведены, зато третья и главная, «Киномания» (1991), всерьез задела тонкие душевные струны отечественных синефилов — да и читателей, далеких от «волшебного мира кино», не оставила равнодушными.

С точки зрения драматургии «Киномания» — типичный конспирологический триллер со всеми необходимыми атрибутами. Зашифрованное послание из глубины веков, тайный религиозный орден, роковые женщины, экзотические ритуалы и мрачные эсхатологические фантазии, подлинные исторические персоны в толпе вымышленных, но не менее фактурных героев; психиатрические клиники и пыльные архивы, парижские кофейни и американские подпольные кинотеатры, монастыри и сиротские приюты… И конечно, тамплиеры, как завещал Умберто Эко — какая же без них теория заговора!

Главный герой романа Джонатан Гейтс — сперва юный синефил, потом одаренный студент с факультета киноведения и, наконец, молодой, но уже признанный профессор — открывает гениального режиссера, незаслуженно вычеркнутого из истории кинематографа. Макс Касл, урожденный фон Кастел, немецкий экспрессионист, младший (и куда более талантливый) коллега Фридриха Мурнау («Носферату», «Последний человек»), Роберта Вине («Иисус Назаретянин, Царь Иудейский», «Кабинет доктора Калигари») и Фридриха Ланга (трилогия про доктора Мабузе, «Метрополис»), известен миру как автор нескольких немых картин, не имевших особого успеха, и фильмов категории «B», снятых после переезда в Голливуд, — шаблонного треша 1930-х, нещадно изуродованного прокатчиками. Понадобилось четверть века, чтобы киноведы по достоинству оценили потрясающую визуальную изобретательность Касла, его фантастическое умение создавать мрачную, тревожную атмосферу — вопреки убожеству сценариев и скудности бюджетов. Режиссер на десятилетия обогнал свое время: в своих фильмах он использовал те же приемы, что и другие немецкие экспрессионисты — но параллельно придумал множество новых виртуозных трюков. Он фактически породил кинонуар, во многом предвосхитил трэш, у него учились такие выдающиеся мастера, как Джон Хьюстон («Мальтийский сокол») и Орсон Уэллс («Гражданин Кейн»). Но Джон Гейтс, первооткрыватель Касла, чувствует: в картинах, вызывающих чувство безотчетной тревоги и отвращения к себе, скрыто много большее. С начала 1960-х он исследует эти фильмы буквально под микроскопом, беседует с людьми, которые знали Касла лично, раскладывает по полочкам факты его биографии — и делает открытие, которое заставляет переосмыслить историю человечества как минимум за последние две тысячи лет. Увы, публикация исследования поставит крест на академической карьере киноведа: слишком уж эти сенсационные разоблачения смахивают на параноидальный бред.

Второй слой — история европейского и американского кинематографа с момента зарождения и до середины 1970 годов. Рошак рассыпает по страницам бесконечные аллюзии, намеки и прямые отсылки (к конкретным фильмам, актерам, режиссерам и целым жанрам), рассуждения о студийной политике и операторских приемах, об американской цензуре и зрительских предпочтениях, кинофестивалях и подпольных кинотеатрах. Пышным цветом расцветают киноведческие теории — с особой иронией автор проходится по революционным французским школам, сменяющим друг друга с регулярностью модных коллекций нижнего белья. Рошак рассказывает о росте зрительского интереса к поп-арту, а затем и к откровенному трэшу, к «плохим фильмам», получившим статус «культового кино». Если верить писателю, шестидесятые-семидесятые годы стали во многом переломными для мирового кинематографа: наступила эпоха размывания канона, падения культурных иерархий, легитимизации «помоечного искусства», «атаки на стандарты, крестового поход против качества». Джон Гейтс, человек иной, архаичной культуры, смотрит на все это с нескрываемым ужасом: его работы, посвященные творчеству Макса Касла, проложили дорожку к киноолимпу постмодернистам от Энди Уорхола до Алехандро Ходоровски, и отмотать пленку назад уже не получится…

Наконец, третий, самый глубокий, потаенный слой — философия кино, неявная онтология и теология жанра. Оригинальное название «Киномании» — «Flicker»: так называют эффект чередования ярко освещенных кадров и темных промежутков, который позволяет человеческому глазу при быстрой прокрутке видеть на экране иллюзию движения. Иными словами, вечное противостояние тьмы и света, бытия и небытия, динамика, родившаяся из статики. Идеальная иллюстрация для религиозных и философских концепций, появившихся задолго до первых прототипов кинокамеры и кинопроектора. В «Киномании» эта метафора начинает жить собственной жизнью, обрастает новыми смыслами, порождает противоречивые интерпретации, которые становятся для некоторых персонажей прямым руководством к действию.

Атмосфера напряженной интеллектуальной игры — главное, что есть в романе, и эта игра куда увлекательнее, чем любые конспирологические сюжетные виражи а-ля Дэн Браун. Теодора Рошака сравнивают с Томасом Пинчоном — но это, конечно, не более чем ритуальное обращение к главной «священной корове» американского постмодернизма. Да, «Киномания» — роман до некоторой степени экспериментальный, но эксперимент связан не столько с формой, сколько с содержанием. Герой-повествователь (профессор Гейтс) в отличие от автора (профессора Рошака) звезд с неба не хватает, зато обладает счастливым даром правильно выбирать собеседников, а потом внятно, живо и образно пересказывать услышанное — на этом построена одна из главных сюжетных линий романа.

То, что получилось у Рошака в итоге, больше всего напоминает симбиоз саморазоблачительной мемуарной прозы и культурологического эссе. Вполне естественный выбор жанра для немолодого историка и психолога, посвятившего всю жизнь исследованию разных форм контркультуры. Если обязательно нужно определить «Киноманию» на одну полку с сочинением какого-нибудь великого современника, первым делом на ум приходит роман другого позднего дебютанта и выходца из академической среды, преуспевающего ученого, внезапно решившего отдать должное художественной прозе — «Маятник Фуко» Умберто Эко. Сходство не то чтобы потрясающее, но некоторые параллели определенно прослеживаются. Не возьмусь судить, читал ли Рошак книгу своего итальянского коллеги, изданную в 1988-м, то есть за три года до «Киномании». Но тамплиеры, подлинные изобретатели кинематографа, как бы намекают вполголоса: это «ж-ж-ж» из кинобудки — неспроста!

* Оценка указана редакцией Livelib