Олимпиада и сливочное мороженое. О романе «Бюро проверки»

Критик: Яна Семёшкина
Рецензия на книгу Бюро проверки
Оценка: *

Всё начинается в душном купе поезда — с запахом помидоров, курицы и вареных яиц — и дальше развивается без синтаксических и железнодорожных остановок. В стремительном хороводе советской действительности перед читателем проносятся девять дней аспиранта Ноговицына в Москве накануне Олимпиады-80. Москва стоит жаркая, нарядная, как в песнях Пахмутовой и Добронравова.

Герой Александра Архангельского — студент философского факультета МГУ, принявший православие, вступает в странную переписку с духовным отцом, рассказывает ему обо всем, что с ним происходит и в результате попадает на допрос. На кону — кандидатская диссертация, свадьба с бойкой, пышногрудой Мусей — «была в ней народная прилипчивая красота». Жизненные перипетии героя то и дело оказываются забыты, отброшены автором на обочину романа. Главный нерв повествования — вовсе не сюжет, а то, что его обрамляет — художественная деталь.

Роман написан в стиле программного сценария для советского фильма с размеренным повествованием и предполагает точную, чуткую операторскую работу — камера захватывает мелкие детали, которые и есть главный атрибут времени. Восьмитомный агатовый Кант, чёрная Ахматова и синий Пастернак на полке — такие же свидетели эпохи, как и пачка роскошной бумаги верже или накрахмаленная скатерть с резной вазой, полной конфет «Белочка». В романе преобладают исключительно крупные планы — от операторского взгляда автора ничего не ускользает.

«Бюро проверки» — роман с толстыми диоптриями, предназначенный для подслеповатого поколения хипстеров и их родителей, — в этом Александр Архангельский, что называется, универсален — молодой читатель, глядя в увеличительные стекла текста, впервые видит эпоху восьмидесятых, запоминает ее по четким очертаниям повседневности — будь то кусок дефицитного торта «Птичье молоко» или блокнот в красной лакированной обложке с надписью «Делегату профсоюзной конференции». Читатель постарше, слегка подзабывший, каков он — хруст советской булки, открывает роман, как альбом со старыми плёночными фотографиями, и вдруг все мгновенно вспоминает и узнает — «да, было-было такое!», «ах, совершенно точно!». И в этом узнавании — неподдельный, заслуженный авторский успех.

Помимо изобретательной каталожности, текст романа полон совершенно упоительных метафор, все они, как правило, связаны с церковными мотивами. Так, молитвы у Архангельского проворачиваются, как старый ключ в замке, не отпирая двери, а свечу неверующая девушка Ноговицына Муся брезгливо хватает двумя пальцами, как некурящий берет сигарету.

Проза Александра Архангельского — местами, бесспорно, талантливая — оставляет читателя один на один с ностальгией по советскому прошлому. И это, будем честны, не всегда свежо и приятно.

«Между пыльными рамами пыталась ожить прошлогодняя муха» — видимо, та самая, что укусила прекрасное, послушное поколение, рожденное в СССР, заразив его ностальгией по лакированным сервантам, сервизам и хрусталю, по граненым стаканчикам с жирным вкусом сливочного мороженого.

Портрет Москвы восьмидесятых, старательно выведенный в романе, напоминает черты собянинской столицы совсем чуть-чуть, но и этого достаточно, чтобы испугаться. Описания Первого гуманитарного корпуса МГУ, Дома книги — узнаваемы и сегодня — все тот же поцарапанный стеклянный куб на Новом Арбате, пыльный, хмурый ГУМ возле Вечного огня — нет, ничего не изменилось. Мы по-прежнему ищем идеалы и смыслы в эпоху бессмыслицы и абсурда, задаем вопросы и не находим на них ответы.

Роман вышел многослойным, как медовая пахлава. Его рецепт незатейлив: немного ностальгии, горсть церковных метафор, пара выразительных портретов времени, относительные прилагательные — ими текст действительно перенасыщен, — а за основу Александр Архангельский предлагает взять калорийное тесто классического русского романа без выразительного сюжета, но с яркой художественной окантовкой и по-чеховски сильными деталями.

* Оценка указана редакцией Livelib