Свободная жизнь скорбящего человека

Критик: Александр Чанцев
Рецензия на книгу Венедикт Ерофеев: посторонний
Оценка: *

Эту книгу действительно ждали. Читали неоднократные препринты в толстых и не очень журналах. Репостили информацию о выходе книги, о ее презентации. Немного, наверное, и боялись — как авторы развернут непростую фигуру Венички-Венедикта-Бена-Бенедикта?

Но главное достоинство развевает эти страхи: биографов здесь почти нет. Т.е. они максимально удалили себя из книги, передав микрофон различным воспоминаниям (иногда противоречащим друг другу — как на очной ставке, приводятся разные), дневниковым заметкам самого Ерофеева и т. д. Они лишь сличают данные, проверяют их, тактично указывают на пристрастность мемуаристов или игры самого Ерофеева с собственным образом. За что коллективу авторов большое спасибо!

Нет, конечно, без какого-либо кунштюка сейчас биографии за редким исключением не обходятся. Тут — чередование глав собственно жизнеописательных и теоретических (они еще даны, кстати, с попыткой синхронизации, жизненного и творческого Венички, благо оснований тут подброшено самим Ерофеевым изрядно). И тут уж на любителя. Некоторые теоретические выкладки, право слово, кажутся не очень необязательными («в развертывании Веничкиной биографии под знаком алкоголя линейная формула катастрофически опрокидывается в кольцевую» — тут, представляется, можно было бы обосновать и дугу и некоторые другие нелинейные математические функции). За некоторые же — отдельный пункт в благодарственной грамоте. Те же скрытые или не очень отсылки Ерофеева в его «Москва-Петушки» на Рабле, Боккаччо, «Сатирикон» и так далее подтверждают, что поэма нуждается в тотальном комментарии вроде хоружевского к «Улиссу», да и Ерофеевская энциклопедия когда-нибудь, будем верить, да будет создана.

Но речь все же о жизни Ерофеева — обо всех ее загадках и трагичностях. Почему, как позже Джим Моррисон, Ерофеев мифотворчески был склонен изображать себя чуть ли не сиротой и раньше времени хоронить своих родственников? Отец его был арестован, а мать уехала в Москву — они с братом попали в интернат, где проявился его первый сознательный нонконформизм. Ерофеев просто отказывался вступать в ряды пионеров, как позже — лишь встать с кровати, отложить книгу и дойти хотя бы до экзаменов в МГУ, которые с его оставляющей позади даже преподавателей самообразованностью сдать он мог элементарно. Тут, кстати, ответ сразу на многие вопросы. Ерофеев мог едко пройтись по диссидентам, филосемитам и даже самим евреям, что чревато обвинениями понятно в чем, — все из-за того же, что всегда был решительно out of step, если в кругах фрондерствующей интеллигенции тех лет принято восхищаться диссидентами, он будет их стебать, при этом искренне дружа с ними в жизни. Своей настоящей и литературной, алкогольной и трезвой, в разных своих жизнях. Почему Ерофеев не менее, чем вылетать и быть изгнанным из различных ВУЗов, любил в них поступать? Да, хорошая «отмазка» в его сознательно асоциальном образе жизни (без паспорта, прописки и военного билета в те годы в СССР!), но и — искренне любил знания (под конец жизни корпел на курсах немецкого, а ученых-гуманитариев вроде Лотмана и Померанца ценил гораздо больше, чем писателей того же времени).

Для ответов или приближений к оным тут действительно крайне ценны свидетельства тех, кто дружил с Ерофеевым, числился в его «свите», просто видел, запомнил и (часто по просьбе биографов!) даже записал свой мемуар. Это близкая подруга Ольга Седакова и тот же Сергей Хоружий, тайком собиравшая пустые бутылки для сдачи на опохмелку Веничке и его «владимирским» Наталья Трауберг или Владимир Бибихин, единожды лишь представленный Игорь Иртеньев и даже Антон Долин, взятый матерью Вероникой Долиной на отпевание Ерофеева (в православном храме, хотя креститься он выбрал, как известно, в католичество — клубок жизненных противоречий, помноженный на сложность жизни, разных жизней Венички).

Почему, наконец, почти тринадцать лет, между «Розановым» и «Вальпургиевой ночью», Ерофеев не написал ничего? «Какое кому собачье дело?! Кому какое идиотское собачье дело, было чего-нибудь или не было? Это — как вторгаться в интимные отношения», взорвался на вопрос интервьюера сам Ерофеев в духе дзэнских подчас весьма свирепых учителей или тех юродивых, служению которых так часто уподобляли «свободную жизнь скорбящего человека» (В. Улитин) Венедикта Васильевича Ерофеева.

* Оценка указана редакцией Livelib