Человеческие слабости постчеловеческих существ

Критик: Валерий Шлыков
Рецензия на книгу Идеальное несовершенство
Оценка: *

Бескомпромиссность Яцека Дукая уже известна в России. В «Иных песнях» он с размаху окунает нас в мир другой физики и другого общественного устройства, в водопад новых слов и понятий, вынуждая читателя, подобно главному герою, первые полтораста страниц лишь ошеломлённо крутить головой. В «Идеальном несовершенстве» автор идёт ровно тем же путём — и даже дальше. Здесь он описывает постчеловеческую цивилизацию двадцать девятого века, которая требует не только соответствующего наукообразного дискурса, но и более глубокой работы с самой тканью языка. Поэтому Дукай придумывает и активно использует новый грамматический род (не «он» или «она», а «ону», и далее «егу», «ому», «былу» и т. п.), дополнительные знаки пунктуации (двойное тире, двойной слэш), неологизмы (гаргантюозно, овнетелесниться); строит фразы нарочито искусственно, лаконично, обрывая на половине — всё для того, чтобы хоть как-то приблизиться сознанием стахса (стандартного Homosapiens) к трансцендентному мышлению фоэбэ и инклюзий, этих далеко улетевших по линии Прогресса постчеловеческих сущностей. Не говоря уже о мета-физическом Сюзерене... Короче говоря, Уоттс и Иган пишут проще.

Итак, я предупредил. Теперь, слегка расслабившись, можно поискать какие-то зацепки, темы, которые будут понятны и нам, не хлебавшим инфа и Плато. К счастью, таких зацепок немало. А некоторые из тем даже проходят непрерывной нитью через всю книгу, привлекая внимание куда больше, чем особенности пространственно-временного крафтинга. При желании «Идеальное несовершенство» можно вообще объявить идеальным литературоцентричным романом — так много он «берёт» от предшественников. Например, с «Городом перестановок» Игана его роднит способность людей будущего к самонастройке — характера, предпочтений, мыслей. К «Хроникам Дюны» Герберта отсылают многоуровневые интриги и «дипломатические» разговоры, а также выращивание биологических тел-«пустышек». Несомненно влияние Лема на рассуждения Дукая о постцивилизации и постфизике — вплоть до пространных псевдоцитаций из будущего науч-попа, словно сошедших со страниц «Мнимой величины». Упоминает Дукай Дика и Хайнлайна, завершает книгу несколькими абзацами Тейяра де Шардена и, конечно же, не забывает собственные «Иные песни». Последнее прежде всего касается образа главного героя.

Подобно пану Бербелеку, Адам Замойский начинает с самых низов, чтобы вознестись до самых высот. Этот сюжетообразующий путь практически неизбежен, ведь мир двадцать девятого века в социальном аспекте представляет собой всё тот же мир аристотелевской иерархии с безусловно главенствующей аристократией. А демократия попросту «противоречит законам физики». Конечно, имеется в виду уже не аристократия крови, но «аристократия разума», только и её Дукай явно рисует с первой, традиционной. На это намекает и столь много говорящая для поляка фамилия Замойского, отсылающая к известнейшему графскому роду, к которому когда-то принадлежали великий гетман Ян Замойский, коронный канцлер Анджей Замойский и прочие; и сама феодальная структура постчеловеческого общества, конечно, во многом игровая (гербы, стяги, рауты), но несущая в себе куда более важный смысл непременного сохранения Традиции в мире, где сохранить, кажется, невозможно ничего долее нескольких планков времени.

Действительно: если вы способны себя программировать, копировать, размножать, придавать своим видимым манифестациям какой угодно облик, загружая себя в них лишь частично, не полностью — о каком тождестве может идти речь? Где тут укрыться пресловутому «я», самосознанию, личности? Это не постчеловеческие понятия, а устаревшие, феодальные! — так мог бы сказать Питер Уоттс, в романе «Ложная слепота» изобразивший мир, где самые продвинутые и разумные организмы прекрасно обходятся без «наблюдателя в голове». Для традиционалиста Дукая такая позиция неприемлема. В его версии будущего высшая ценность — это именно самотождественность. Не сила, власть, информация, хотя они многое значат, но прежде всего желание оставаться собой — даже непрерывно меняясь. Строго говоря, самотождественность из когнитивной проблемы превращается у Дукая в требование самого разума, условие его развития и неослабевающего интереса к жизни. Несомненно, подобный разум уязвим (выгоднее вообще не иметь никаких ценностей), несовершенен... Так и есть: личность несовершенна. И тем не менее это самое совершенное, что мы можем себе позволить. Идеальное несовершенство.

Ну, конечно, таковым предстаёт и весь роман. Его несовершенство уже в том, что это лишь первая часть из задуманной Дукаем «трилогии Прогресса». Поэтому многие линии не доведены до конца, многие загадки не раскрыты, многие ружья не выстрелили (причём буквально: мы оставляем нашего героя перед интригующей дуэлью). Будут ли написаны продолжения? Кажется, автор взял на себя непосильную задачу, ведь предполагается, что Замойский станет уже не наивным стахсом, но постчеловеческим фоэбэ — и далее. Какие же космологические задачи окажутся ему по плечу? Какие мета-вселенные он отправится спасать? В одном можно быть уверенным: это будет всё тот же рубаха-пан Замойский, покоритель женских сердец и любитель крепкого алкоголя. Ведь ничто человеческое постчеловеку не чуждо...

* Оценка указана редакцией Livelib