Документальная литература — цитаты из книг

Очень энергичный был дед, воевал и толокся целый день с рассвета до темна, но разбогатеть не мог.

"Эту непроходимую немецкую серость надо цивилизовать. Ее не удастся отделить - это я понял после долгих раздумий; эта серость просто часть нас самих, но ее и надо цивилизовать"

Наша мифологическая ментальность незыблема — мы справедливые и великие. И всегда правы. Горят-догорают последние отблески идей мировой ре-волюции... Никто не замечает, что пожар уже дома. Загорелся собственный дом. Началась горбачевская перестройка. Рвемся навстречу новой жизни. Что нас самих ждет впереди? На что окажемся…

В настоящий момент я пытаюсь выздороветь, как человек, который пробовал утопиться, но, найдя, что вода слишком холодна, пытается выбраться на берег.

Как бы не было обострено моё восприятие, какой бы выразительности я не достиг к тому возрасту, когда угасают плотские страсти, Я никогда не сумею воздвигнуть подлинно величественное здание на таком шатком и гнилом фундаменте, как моё прошлое.

Гоген как-то сказал мне, что видел у Клода Моне картину, изображающую подсолнечники в большой и очень красивый японской вазе, Но что мои подсолнечники нравятся ему больше.

Не удивлюсь, если тебе понравится "Звёздная ночь" или "Вспаханные поля"- они умиротворённее остальных моих картин. Если бы работа всегда шла так, как в случае с ними, у меня было бы меньше денежных затруднений: чем гармоничнее техника, тем легче воспринимают картину люди. Но этот проклятый мистраль вечно мешает добиваться…

В моей картине "Ночное кафе" я пытался показать, что кафе - это место, где можно погибнуть, сойти с ума или совершить преступление.

Меня часто огорчает, что живопись похожа на скверную любовницу, которая постоянно требует денег, которой всегда их мало.

Мой бедный друг, наша неврастения отчасти объясняет чересчур художническим образом жизни, но главным образом роковой наследственностью: в условиях цивилизации человечество вырождается от поколения к поколению.

"Я верю, и здесь я неисправимый мечтатель, что настанет такое время, когда войны не будет на земле" - Георгий Алексеевич Князев © Блокадная книга

А я лично достаточно ясно говорил тебе ещё в молодости: если я не могу найти себе хорошую жену, нужно взять плохую - лучше такая, чем никакой.

Для всех война кончилась, а для саперов еще продолжалась. А матери уже знают, что Победа… И травы стоят высокие-высокие, а кругом мины, бомбы. Но людям нужна земля, и мы торопились. И каждый день погибают твои товарищи. Каждый день после войны нужно было хоронить… Так много людей мы оставили там, в полях… Так много… Уже…

Ползешь – летит осколок или пуля… Ребята берегут… “Ложись, сестричка!” – крикнет кто-нибудь и сам на тебя падает, собой закрывает. И пуля уже его… Он – мертвый или раненый. Меня три раза так спасали.

И вот подходит моя очередь, как вдруг мужчина, который стоял за прилавком, перескакивает через него – и ко мне, целовать меня, обнимать и кричит: “Ребята! Ребята! Я ее нашел. Я ее увидел. Так хотел встретить, так хотел найти. Ребята, это она меня спасла!”. И муж мой рядом стоит. А это раненый, я его из огня вытащила.…

Когда в Сталинграде кончились бои, нам дали задание вывозить самых тяжелых раненых на пароходах, баржах в Казань, в Горький. Это уже весна, где-то март-апрель. Но столько еще находили раненых, они были в земле – в окопах, землянках, подвалах… Их было так много, я передать не могу. Это был ужас! Мы всегда думали, когда…

На твоих глазах человек умирает… И ты знаешь, видишь, что ничем не можешь ему помочь, у него минуты остались. Целуешь его, гладишь его, ласковые слова ему говоришь. Прощаешься с ним. Ну, ничем ты ему больше не можешь помочь… Эти лица у меня вот и сейчас в памяти. Я вижу их – всех-всех ребят. Почему-то вот годы прошли, а…

… Смотришь, смотришь на них перед боем… Это же сорок второй год – самый тяжелый, самый трудный момент. Был случай, когда из трехсот человек нас осталось к концу дня десять. И когда нас столько осталось, когда стихло, мы стали целоваться, плакать, что мы вдруг живы. Родные все друг другу. Породнились.

Горело все, на Волге, например, горела даже вода. Даже зимой река не замерзала, а горела. Все горело… В Сталинграде не было ни одного грамма земли, не пропитанного человеческой кровью. Русской и немецкой. И бензином… Смазочным маслом… Там все поняли, что отступать дальше некуда, нельзя нам отступать: или погибнем все –…

Что я видела? Под Могилевом бомбят станцию. И там состав с детьми. Их стали выбрасывать в окна вагонов, маленькие дети – три-четыре годика. Недалеко лес, вот они бегут в тот лес. Тут же пошли немецкие танки, и танки пошли по детям. Ничего от этих детей не осталось… От этой картины и сегодня можно сойти с ума. Но в войну…