Человек трудной и местами противоречивой судьбы, Сергий (Иван Николаевич Страгородский) больше всего известен как автор «Декларации митрополита Сергия 1927 года», провозгласившей курс на сосуществование РПЦ с советской властью, и первый патриарх Московский советской эпохи (с восстановления патриаршества в 1943 году и до своей смерти в 1944-м). С Сергием и его «Декларацией» связано возникновение понятия «сергианство», которым обычно называют церковную позицию, направленную на подчинение государству. Может, кто-то ещё знает про его послание от 22 июня 1941 года, в котором Сергий обратился к православным христианам с призывом защищать Родину от фашистских захватчиков. Если же всмотреться в биографию этого человека глубже, то можно найти в ней ещё немало заслуживающих внимания эпизодов.

Родившийся в Арзамасе в семье священника, он учился в Нижегородской семинарии и Петербургской духовной академии. Став иеромонахом, Сергий служил в православной миссии в Японии, был корабельным священником на крейсере «Память Азова». С 1901 года — епископ. Несколько лет Сергий руководил Комиссией по исправлению богослужебных книг и добился на этом пути значительных успехов — он переработал Постную и Цветную Триоди (сборники богослужебных текстов Великого поста и пасхального цикла), существенно обновив церковнославянский текст и сделав его более понятным для современного человека. Был избран в Учредительное собрание от нижегородского округа, но реального участия в его работе не принял. Участник Поместного собора 1917-1918 годов, восстановившего патриаршество в России и избравшего патриарха Тихона. В 1922-1923 годах был в обновленческом расколе и вернулся в каноническую Церковь через публичное покаяние — что делали далеко не все уклонившиеся в раскол епископы. Был архиепископом Финляндским, митрополитом во Владимире, потом в Нижнем Новгороде.

В течение долгих лет — сначала заместитель местоблюстителя, а потом местоблюститель патриаршего престола, то есть фактически и. о. патриарха при его отсутствии (Тихон умер в 1925 году, а следующего патриарха, которым стал сам Сергий, Сталин позволил избрать только в 1943-м). В это время Сергий и написал «Послание заместителя патриаршего местоблюстителя митрополита Нижегородского Сергия и Временного патриаршего Священного Синода архипастырям, пастырям и всем верным чадам Всероссийской Православной Церкви», которое осталось в истории как «Декларация 1927 года», и в котором Сергий пытался найти возможности самого существования Церкви при атеистической и глубоко враждебной ей власти.

Эта книга, «Православное учение о спасении», — это магистерская диссертация Сергия, которую он защитил в 1895 году. Это фундаментальная работа: насколько я понимаю, Сергий был первым, кто попытался систематизировать православное учение о спасении и изложить его в виде единой стройной концепции. Её главная мысль — это идея о тождестве блаженства и добродетели, святости (как нравственного совершенства) и спасения. Добродетель и нравственное совершенство в этом контексте понимаются не как подвиг ради исполнения внешнего закона, а как высшее благо человека. Достичь этого понимания, правда, можно только на уже довольно высоком уровне духовной жизни и нравственного развития. Обычный человек, скорее, будет считать своим высшим благом собственные удовольствия.

Сам Сергий пишет, что его концепция основана на взглядах святых отцов: как я понял, больше всего на неё повлиял Григорий Нисский (его сочинения «О душе и воскресении», «О детях, умерших до крещения») и в несколько меньшей степени — Макарий Великий (Египетский), Ефрем Сирин, Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст и Кирилл Иерусалимский. Что любопытно, два или три раза Сергий упоминает Иммануила Канта. (И… да, есть научная статья, автор которой утверждает, что концепция Сергия основана на идеях отнюдь не святых отцов, а на взглядах Канта, А. С. Хомякова и митрополита Антония Храповицкого).

Вообще, об этой книге я узнал из воспоминаний митрополита Питирима Нечаева (рецензию на которые уже писал). Питирим, который с глубоким уважением относился к самому патриарху, оценивал эту книгу весьма высоко и говорил, что она, в отличие от юридического учения об искуплении, продолжает мысль святых отцов. Собственно, он, как глава Издательского отдела Патриархии, эту книгу и переиздал в 1991 году (правда, это был репринт с дореволюционной орфографией).

Как пишет Сергий, в богословии существуют два подхода к учению о спасении — правовой (свойственный западному христианству, то есть католичеству и протестантизму разных направлений) и нравственный (который характерен для православия). При этом, из-за исторических условий (падение Византии и подчинение греков Османской империей, особенности развития богословского образования в России и объективные проблемы с самим наличием образованного духовенства в XVI-XVIII веках) западная точка зрения оказала большое влияние (вплоть до прямых заимствований) на понимание спасения среди русских православных. Собственно, следы правовой модели можно найти и в катехизисе свт. Филарета Московского — самом известном кратком изложении православной веры вплоть до появления современного катехизиса митрополита Илариона Алфеева.

Правовой (или юридический) подход к учению о спасении родился, в общем-то, из представления о добродетели и блаженстве как труде и награде, как подвиге и венце (то есть, что христианская жизнь — это труд, а Царство Небесное — награда), доведённого до крайности. Его ключевая особенность — больше внимания обращается на внешние отношения, а не на внутреннее содержание, которое скрывается за этими отношениями.

Проблема юридического подхода в том, что он благоприятен для рабского и наёмнического типов религиозного сознания, когда человек делает добро только из ожидания награды за это, без внутреннего признания ценности добра самого по себе. Поэтому юридическое мировоззрение удобно для человека эгоистичного (себялюбивого, как это называет автор), который больше всего ценит собственное удовольствие. Понимая, что грех, который приносит удовольствие здесь, на земле, станет причиной страданий после смерти, такой человек с неохотой отказывается от каких-то удовольствий и принуждает себя к добрым делам, чтобы избежать наказания и получить райское блаженство. Добро для него — это не цель, а лишь средство этого блаженства достичь. Это нормально, если такое понимание возникает на первых ступенях духовного пути, но правовой подход позиционирует его как законченное и совершенное.

Как пишет Сергий, основания для юридического подхода в Библии и творениях святых отцов найти можно, если специально выискивать подходящие цитаты, но цельному смыслу слова Божьего этот подход противоречит. В правовом подходе, основанном на соразмерности и удовлетворении, нет места бескорыстной благости. К тому же, если мы понимаем правовой союз как оформление взаимного стремления к благам и выгоде, то отношения Бога и человека не подходят под этот критерий. Богу не нужно ничего из того, что может дать Ему человек — потому что всемогущий Творец не имеет необходимости ни в чём. Те места в Библии и святоотеческих текстах, которые пытаются побудить человека к добру через обещание награды, и которые можно воспринимать как подтверждение юридического жизнепонимания, Сергий трактует как вызванные внешними, а не внутренними, причинами — он называет их неизбежными уступками человеческому настроению. Проще говоря, если истинные христиане не тяготились исполнением воли Бога, потому что любили Его, то для обращения грешников проповедникам приходилось приспосабливаться к уровню своих слушателей и говорить на понятном им языке.

Что характерно, Сергий не отрицает этот подход полностью: он пишет о нём как о подобии, удобной аналогии, которая хорошо подходила для объяснения христианства римлянам с их развитым правовым сознанием, но при этом не могла адекватно и правильно выразить саму сущность спасения. Именно в восприятии юридической теории как выражения самой сущности спасения автор видит главную ошибку католичества, которую унаследовал и протестантизм. В свою очередь, из юридического мировоззрения в католичестве произошли и учение о сверхдолжных заслугах святых (следствием которого стала продажа индульгенций), и учение о чистилище (временные мучения грешника как его расчёт с Богом за совершённые преступления). В православном вероучении ничего из этого нет.

Протестанты с их концепцией спасения только верой отвергли крайности католического учения, но остались в рамках той же юридической парадигмы. Если католичество говорит о необходимости заслуг самого человека для его спасения, то протестантизм делает акцент на искупительной жертве Христа, которой Он уже всех спас, и теперь от человека не требуется ничего, кроме веры. В этой крайности, наоборот, теряют своё значение дела человека — считается, что на его спасение они никак (или почти никак) не влияют. Спасение или оправдание в протестантском вероучении — это, по изложению Сергия, лишь прощение грехов, то есть не исправление грешного человека, чтобы он стал праведным, а объявление его праведным, именно во внешнем судебном смысле, на основании заслуги искупительной жертвы Христа. Что же касается добрых дел, то в этой системе координат они совершаются уже оправданным человеком и не влияют на его спасение, которое зависит исключительно от Бога. Это, как пишет Сергий, главная мысль протестантизма, выраженная в его символических книгах. Другие точки зрения основными не стали: к примеру, Филипп Меланхтон, видный лютеранский теолог и друг самого Лютера, занимал более сдержанную позицию и пытался разработать что-то среднее между лютеранством и католичеством. По Меланхтону, нравственное развитие человека в добре имеет значение заслуг, но не влияет на оправдание и спасение, а только на получение разных наград на земле и на небе. (Что, по мнению Сергия, даже ещё более меркантильно, чем католическое учение о заслугах ради спасения).

Проблема и католиков, и протестантов, по мнению Сергия Страгородского, в том, что оба направления западного христианства больше заботились о философской и логической стройности своих систем, чем об их соответствии реальной жизни и реальному духовному опыту людей. (Это следствие схоластического подхода, в общем-то). В результате и у католиков, и у протестантов большие проблемы со свободой воли человека в деле его спасения. Пытаясь сгладить противоречия в представлении о заслуге Христа и заслугах людей, католики придумали идеи о вливании благодати, infusio gratiae (по сути, никак не зависящем от воли человека) и увеличении святости под действием этой влитой благодати. Протестанты видят в оправдании всего лишь внешний судебный акт, который никак не зависит ни от поступков человека, ни от его душевной настроенности. А кальвинисты, допустим, вообще остаются в рамках учения о предопределении. Получается, и в протестантизме (более прямо), и в католичестве (более завуалированно) оправдание и спасение понимается как внешний акт со стороны Бога, который вообще никак или почти никак не зависит от состояния самого человека. В этом контексте совершенно непонятно, почему один человек получает это спасение, а другой — нет.

В результате, как доказывает автор, юридический подход ко спасению и посмертной участи человека неверен, он не соответствует милосердию и благости Божией и искажает суть христианства, которая заключается в любви. Критике и опровержению правового жизнепонимания в сотериологии Сергий уделил значительную часть книги, примерно треть. В чём же состоит православное учение о спасении? Если совсем кратко — спасение человека происходит по благодати Божией, средством восприятия этой благодати является вера, а добрые дела — это свидетельство веры и естественное выражение внутренней настроенности человека, обращённости его души к Богу и добру. Поэтому православие говорит о синергии, сотрудничестве Бога и человека в деле спасения.

Задача спасения, выполнение которой возможно благодаря воплощению, распятию и воскресению Христа — это возвращение человечеству возможности вечной жизни в общении с Творцом, которую оно потеряло из-за грехопадения Адама. Блаженство, святость, добродетель — всё это синонимы истинной жизни в богообщении. Вечную жизнь Сергий определяет как познание Бога и пребывание в общении с Ним. Речь здесь идёт не о рассудочном познании, а об опытном — о переживании в себе присутствия Бога, которое приобщает человека к божественной жизни. В свою очередь, познание Бога естественно приводит к добродетельной жизни как выполнению Божией воли. С христианской точки зрения, блаженство и святость праведников неотделимы друг от друга: блаженство заключается в святости и уподоблении Богу, Который свят по своей природе, и какие-то награды за добродетель при этом не имеют смысла. Эта святость понимается как единственное правильное состояние природы человека.

Поскольку вечная жизнь заключается в общении с Богом, со спасением связано избавление человека от греха, который, как зло в себе, противоречит благой природе Божией. В первую очередь, это именно освобождение от греха как такового, а избавление от мук и страданий — просто следствие этого. Последствия грехопадения, то есть повреждённость человеческой природы, в человеке уничтожаются его покаянным трудом и нравственными усилиями. Таким путём человек восстанавливает в себе образ Божий и уподобляется Христу. Это уподобление Христу и делается средством, через которое человек становится причастником вечного блаженства, а настроение его души становится похожим на настроение Царства Небесного.

По мысли Ефрема Сирина, которого Сергий цитирует, человек получает сверхдолжную награду за свой труд не иначе, как по благодати: труд человека даёт Богу повод наградить за малое великой наградой. В этом смысле дела необходимы для спасения в качестве причины оказать милость от Бога — можно сказать, что дела подтверждают внутреннюю направленность человека к добру и являются внешним выражением этой направленности. Совершение добрых дел должно иметь корень внутри души, должно происходить не из эгоистического желания получить благо в награду, а из любви к добру и Богу как таковой. Сергий пишет, что только такое учение о спасении соответствует понятию о Боге как Боге любви и Отце Небесном, «Который безразлично готов всех миловать, лишь бы только они обратились за этой милостью».

Григорий Богослов, которого Сергий тоже цитирует, в своём «Слове на Крещение» говорит о трёх вариантах отношения человека к Богу: раб боится наказания (и поэтому старается воздерживаться от грехов), наёмник хочет получить выгоду (и поэтому совершает добрые дела в надежде на награду), а сын творит добро, не пытаясь получить ничего взамен, потому что хорошо повиноваться Отцу, и стыдится огорчить Бога. Похожие мысли есть и в сочинениях Климента Александрийского и Григория Нисского. Сергий пишет, что чем больше человек познаёт Бога и приближается к Нему, тем менее возможно для него расчётливое наёмническое поведение.

Вечная жизнь за гробом (согласно рассуждениям Сергия) — это не столько воздаяние за поступки в земной жизни, сколько естественное продолжение настроения души человека, её направленности к добру или ко злу. Человек, стремившийся к Богу как источнику добра, получит общение с Ним уже в этой жизни (Лк. 17:21) и после физической смерти. В этом смысле и «наказание» грешников — это не стереотипные сковородки и котлы с кипящим маслом, а именно отверженность от Бога, которую они добровольно выбрали в своей жизни. Душа грешника, привыкшая к временным земным удовольствиям, попросту теряет чувствительность к блаженству богообщения. (Эту участь грешников Сергий доказывает, опираясь, в частности, на Иринея Лионского и его сочинение «Против ересей»). Поскольку посмертная участь человека определяется настроением его души, а не приговором Бога во внешне-судебном смысле, то неверно говорить о Боге как о жестоком судье, жаждущем наказать провинившегося человека. Если закон Ветхого Завета представлял Бога как блюстителя правды и справедливости, то с пришествием Христа закон, признанный несовершенным, прекратил своё действие (Рим. 3:21), и люди увидели истинный облик Бога — таким, каким его показал Христос.

Человек, созданный как образ и подобие Божие, наделён богоподобными свойствами и бесконечными стремлениями. Ему не хватает поверхностного знания лишь о внешней стороне жизни — он ищет корней и оснований всего, что существует. Найти эти ответы в себе самом человек не может, потому что он — только образ, конечное отражение бесконечной и самосущей жизни, а не сама эта жизнь. Поэтому человек стремится к источнику этой вечной жизни, то есть к Творцу, а предоставленный сам себе и не ищущий этого — он обречён на безысходное противоречие и вечное страдание. Из-за удаления от Бога человек вынужден искать себе удовольствия в страстях, чтобы чем-то заполнить пустоту в душе (об этом, к примеру, писал Тихон Задонский, на которого Сергий ссылается). Поэтому общение с Богом для человека — это не столько обязанность, сколько необходимость — без этого общения человек попросту теряет себя и уклоняется в грех и нравственную смерть. Вместе с тем, святость, как подобие Богу, необходима и для самого понимания того, что общение с Богом — это истинное благо человека. Человеку, не достигшему святости и живущему только земными желаниями, это будет попросту чуждо.

Получается, что человек спасается по благодати Божией, которую воспринимает с помощью веры; добрые дела также влияют на спасение, потому что они дают Богу повод проявить Свою благость и даровать человеку вечную жизнь. Кроме того, добрые дела — это естественное выражение святости. Вот так в деле спасения выражается сотрудничество, соработничество человека и Бога.

Кому эта книга может быть интересна и полезна? На самом деле, много кому — но есть оговорки. Содержание книги поистине прекрасно — Сергий глубоко проник в суть православной сотериологии, и внимательное чтение даёт почву для множества интересных размышлений. Чёткое понимание различий между юридическим и нравственным мировоззрением было бы полезно очень многим — не секрет, что нередко люди считают себя православными, но мыслят в сугубо юридическом ключе, свойственном католичеству и протестантизму. И вместе с тем, книга довольно сложна и требует определённой подготовки, то есть понимания христианства несколько выше базового уровня.

Ещё одной помехой может стать её язык и стиль: это стиль церковного учёного второй половины XIX века; он не страдает от искусственной тяжеловесности и помпезности, но книге, всё-таки, больше ста двадцати лет, и поэтому устарелость речевых оборотов чувствуется, и довольно сильно. Обладая хорошим логическим мышлением, обстоятельностью и кропотливостью, Сергий, увы, не был наделён лёгкостью письменной речи. К тому же, он часто приводит выдержки из сочинений святых отцов — и если переводы некоторых из этих сочинений сделаны просто сильно устаревшим языком, то некоторые другие (например, Григорий Нисский) просто ужасны и благодаря обилию слов вроде «поелику», «подобоименно», «иждивают», «упокоевает» и «совлекшись» практически нечитаемы. Выглядит так, будто это переводили на русский не раньше начала XVIII века. Что самое обидное, мысли-то в этих отрывках зачастую весьма дельные. Вот только добраться до этой мысли сквозь всю эту чугунную словесную мишуру крайне трудно.

Проблема ещё и в том, что книга не очень хорошо структурирована. Внутри длинных глав нет деления на какие-то промежуточные подразделы: мысль развивается сплошным текстом, и в итоге часто непонятно, где вообще можно сделать логическую паузу, чтобы отложить книгу в сторону и заниматься какими-то другими делами, обдумывая прочитанный раздел. Вряд ли эту претензию можно предъявить к современному издательству (которое просто перепечатало имеющийся текст, заменив дореформенную орфографию на современную), но вот 120 лет назад, при первой публикации, это однозначно было необходимо.

Из всех книг, что я читал в последнее время, эта оказалась одной из самых сложных для освоения (кажется, это отразилось и на рецензии, да). Её чтение – это действительно труд. И вместе с тем, этот труд окупается, потому что книга стоит затраченных на неё усилий — она хорошо проясняет в голове понимание тех проблем, которым посвящена.

С изданием, увы, всё довольно грустно. Его достоинства исчерпываются твёрдой обложкой, хорошей белой бумагой и заменой дореволюционной орфографии на современную. Формат книги неудобный, нужна редакторская работа в сносках, да и приличная вступительная статья не помешала бы. Можно было лучше, и намного лучше, но спасибо, что есть хотя бы это.