Рассказ Михаила Арцыбашева "Ужас" мне запомнился одним очень метким изречением. Часто бывает, что само произведение не вызывает какого-либо значительного отклика у читателя, зато одна или две фразы западают в душу. Так было и с "Доктором Живаго". Всего одна фраза - "Человек рождается жить, а не готовиться к жизни". Казалось бы, что тут такого? Но сколько в ней заложено смысла для советских граждан? Сколько их вот так вот готовились к жизни, а потом оказалось, что она прошла мимо?
Понравившаяся фраза из Арцыбашева относится к теме начитанных лицемеров. Уверен, что любой читатель встречал в своей жизни таких людей. Они очень высокого о себе мнения, ходят, сильно задрав нос, и уже не видят, что творится вокруг. Они знают, что такое экзистенциализм, трансцендентность, верлибр, хронотоп, знают много "умных" слов, но в плане человечности они недалеко ушли от какого-нибудь дремучего истукана.
В рассказе "Ужас" трое мужчин нападают на молодую учительницу. До этого они поднимают ужасный шум в соседней комнате, и девушка произносит следующую фразу:
"А еще говорят, что образование смягчает человека... Наши мужики не
стали бы так орать... Ведь знают же они, что я здесь... Нет, скверный
человек от образования становится еще сквернее...
"Скверный человек"... Я сам лично знаю одного очень начитанного человека, специалиста по творчеству Достоевского. У него есть и научные статьи о творчестве писателя, но в плане человечности, я не встречал другого такого черствого и надменного человека. Такое чувство, что все им прочитанное как-то пролетело мимо, не оставив никакого следа в его душе.
Меня всегда поражало лицемерие некоторых "поклонников" Достоевского. На мой взгляд литература, особенно произведения Толстого, Достоевского, Чехова, Тургенева и других классиков, должна облагораживать человека, делать его лучше, человечнее.
В действительности же многие прикрываются писателями в качестве интеллектуальной ширмы.
"Я не быдло, я читаю Достоевского. Знаю о слезинке ребенка, знаю, что если Бога нет- все дозволено, знаю, что я не тварь дрожащая и право имею, ах да, еще пусть мир провалится, но чтобы я чаю пил", - вот, именно! Последнее очень точно характеризует лицемеров от Достоевского. Вы не Федора Михайловича читаете, ваш кумир - это человек из подполья. Такой же озлобленный, надменный и смотрящий на других свысока.
Как-то к Чехову пришел один сельский учитель. Последний начал блистать своими умственными способностями и стал говорить много "умных слов". Вот, что об этом пишет Горький:
Антон Павлович внимательно слушал нескладную речь; в его грустных глазах поблескивала улыбка, вздрагивали морщинки на висках, и вот своим глубоким, мягким, точно матовым голосом он сам начинал говорить простые, ясные, близкие к жизни слова - слова, которые как-то сразу упрощали собеседника: он переставал стараться быть умником, от чего сразу становился и умнее, и интереснее...
Помню, один учитель - высокий, худой, с желтым, голодным лицом и длинным горбатым носом, меланхолически загнутым к подбородку, - сидел против Антона Павловича и, неподвижно глядя в лицо ему черными глазами, угрюмо басом говорил:
- Из подобных впечатлений бытия на протяжении педагогического сезона образуется такой психический конгломерат, который абсолютно подавляет всякую возможность объективного отношения к окружающему миру. Конечно, мир есть не что иное, как только наше представление о нем...
Тут он пустился в область философии и зашагал по ней, напоминая пьяного на льду.
- А скажите, - негромко и ласково спросил Чехов, - кто это в вашем уезде бьет ребят?
Учитель вскочил со стула и возмущенно замахал руками:
- Что вы! Я? Никогда! Бить?
И обиженно зафыркал.
Что же вы так? Видя в очередной раз такого "интеллектуального монстра", мне просто становится грустно. Аналогичной была бы моя реакция, если бы я увидел, что где-то на земле у людей сегодня все еще нет электричества, водопровода, нормальных условий для жизни, а ведь мы достигли уже всего этого. Нечто подобным мне видятся и чтецы, прочитавшие Фейербаха, Сартра, Бубера, но оставшиеся такими же бесчувственными людьми, какими они были и до прочтения. Каждый раз встречая подобных людей, понимаю, что Камю был прав, Мерсо был "единственным Христом, которого мы заслуживаем".
Начитанность не является для меня обязательным элементом в вопросе общения с другими людьми. Я спокойно могу сесть за стол и поговорить с человеком, не прочитавшим в своей жизни ни одной книги. Мне важен САМ человек, а не его читательский багаж. Пушкин не читал ни Достоевского, ни Чехова, но ведь жил как-то человек. Стал "нашим всем".
Рассказ Арцыбашева страшен. Трое образованных людей, вернувшись в дикое состояние, превращают жизнь невинной жертвы в настоящий кошмар. Всё ими прочитанное пролетело мимо. Будто и не было никогда этих книг.