Больше рецензий

25 августа 2018 г. 18:40

155

4 Жестяной барабан

В списке книг к прочтению этот роман Грасса был давно: один из университетских преподавателей пару раз упоминал о книге, как о лучшем произведении немецкой литературы. Все-таки прочитать "Жестяной барабан" я решилась после одной из рецензий на "Жутко громко и запредельно близко": автор отзыва писал о том, что у герой Фоера - очевидная аллюзия к Грассовскому Оскару. Пропускать аллюзии я не люблю, поэтому пришлось оперативно читать оригинал!

Роман шел тяжело, несмотря на то, что такое неспешное повествование в романах взросления я очень люблю. Может мне так везет, а, может, это и впрямь черта немецкой литературы (я не филолог, к сожалению), но я была немного шокирована изобилием физиологических подробностей. Это я еще полностью отключила фантазию и не представляла ничего, что делал главный герой, который вообще-то выглядит как трехлетний ребенок!

При этом язык (читала в переводе) завораживает! Мне хотелось подчеркивать и подчеркивать нетривиальные описания обычных вещей. Из особенно запомнившегося:

Клепп вторично приподнял верхнюю часть туловища, но, убедившись, что ему все равно не удастся изобразить прямой угол, снова рухнул на постель и, уже лежа, поведал мне, будто лежит он, собственно, затем, чтобы разобраться, хорошо ли он себя чувствует, средне или плохо, и надеется за несколько недель выяснить, что чувствует себя средне.


Улица Святого Духа пылала во имя Святого Духа, монастырь Святого Франциска весело пылал во имя Святого Франциска, который любил огонь и воспевал его. А Фрауенгассе горела сразу во имя Отца и Сына. И конечно, нет нужды говорить, что Дровяной рынок сгорел, и Угольный рынок сгорел, и Сенной сгорел тоже. А на Хлебной улице хлебы так и остались в печи, а на Молочной убежало молоко, и лишь здание Западнопрусского страхового общества "Страхование от огня" по причинам сугубо символическим сгореть не пожелало.


Даже когда мама была застегнута на все пуговицы, она оставалась для меня открытой. Мама боялась сквозняков и, однако, то и дело поднимала бурю. Она жила на издержки и не любила накладных расходов. Я был рубашкой верхней карты в ее колоде. Когда мама ходила с червей, она всегда выигрывала. Когда мама умерла, красные языки пламени на обечайке моего барабана несколько поблекли, зато белый лак стал еще белее и до того ослепительным, что сам Оскар порой невольно жмурился.


А еще приведу целиком диалог от которого я смеялась в голос:


-- Голову или хвост? -- такой вопрос задал я ему и уложил рыбу на кусок пергамента, который покрывал рубероид вместо скатерти.
-- А ты что посоветуешь? Ланкес загасил сигарету и бережно спрятал бычок.
-- Как друг я сказал бы: возьми хвост. Как повар я могу порекомендовать только голову. А моя мать, которая была большой любительницей рыбы, сказала бы теперь: "Господин Ланкес, возьмите лучше хвост, с хвостом по крайней мере знаешь, что у тебя есть". А вот отцу моему врач, напротив, советовал...
-- К врачам я не имею никакого отношения. Мои слова не внушали Ланкесу доверия.
-- Доктор Холлац всегда советовал моему отцу есть от трески, или, как ее у нас тогда называли, от наваги, только голову.
-- Тогда я возьму хвост. Чую я, ты хочешь меня одурачить.
-- А Оскару только того и надо. Я умею ценить голову.
-- Нет, тогда я возьму голову, раз тебе так ее хочется.
-- Трудно тебе жить, Ланкес, -- хотел я завершить наш диалог. Бери голову, я возьму хвост.
-- Ну как, парень, объегорил я тебя?
Оскар признался, что Ланкес его объегорил. Я ведь знал, что ему будет вкуснее лишь в том случае, если в зубах у него одновременно с рыбой окажется уверенность, что он меня объегорил. Чертовым пройдохой назвал я его, везунчиком, счастливчиком, после чего мы оба набросились на треску. Он взял часть с головой, я выдавил остатки лимонного сока на белое, распадающееся мясо хвостовой части, от которого отделялись мягкие, как масло, зубчики чеснока.
Ланкес дробил зубами кости, поглядывая на меня и на хвостовую часть, потом сказал:
-- Дай мне попробовать кусочек твоего хвоста. Я кивнул, он попробовал, но все равно пребывал в сомнении, пока Оскар не отведал кусочек головы и снова его не успокоил: ну конечно же, он, Ланкес, как всегда отхватил лучший кусок.