4

Путанное, перескакивающее исследование. Знаете, такое французское по типу – много лишних слов, отвлечений, споров с другими исследователями, легкого ёрничания, изрядная доля самоповторов. Нельзя сказать, что такое сочетание удивительно для этой отрасли знания – например, и Воображаемые сообщества , и Ориентализм удивительно схожи по структуре.

Автор выбрал аналитический подход к теме, попытавшись стереть национальную специфику при исследовании национализмов, оставив лишь механизм, функционирующий без какой-либо привязки к местным условиям. Таким образом, перед нами голая эмпирика, подаваемая как теория. Как обычно, проблема в том, что эмпирики редко достаточно для осознания работы структуры, ибо не все видно в непосредственном опыте.

Итак, автор утверждает, что национализм – это специфический ответ человеческих общностей на условия ранней индустриализации. Схема прекрасно знакома нам по Центральной Европе – процессы создания национальных государств после краха империй, обмен территорий и прочие прелести как результат неравного доступа к власти в прежних государствах. Милый пример с Руританией и Мегаломанией смотрится весело и живо.

Проблемы, как всегда, в том, что автор выводит из центральноевропейского опыта закономерности для всего мира. Более того, он пытается создать универсальную теорию исторического развития, выделяя три стадии – доаграрную, аграрную, индустриальную, вяло поругивая марксистские формации. Аграрной, мол, присуще большое разнообразие культур и институализированное неравенство. Индустриальная фаза же, по словам Геллнера, уничтожает сословия, создает четкий запрос на единую (сколь угодно посредственную) культуру, вызывая к жизни демона национализма, как раз и призванного унифицировать все и вся ради прозрачности и взаимозаменяемости.

Все это смотрелось мило в 70-е, но уже в 80-е должно было удивлять. Хотя известная инерция, вероятно, сохранялась. Весь этот, простите, треп о единой индустриальной фазе, о неважности отличия капитализма и социализма, снижение неравенства, конвергенция и прочее оказалось последними лучами уходящего лета. Частный капитал нанес ответный удар, государство всеобщего благоденствия истаяло, неравенство почти вернулось к уровню XIX века. В этом ключе построения Геллнера о том, что национализм – это орудие эгалитаризации общества смотрятся и неверными, и устаревшими. Как-то даже неловко говорить, что в этом свете его мелочные придирки к классовому анализу не то чтобы теряют смысл, а просто перестают восприниматься.

Тут уместно будет сказать, что именно в этом, в неустаревании центральных предпосылок и есть главное преимущество «Воображаемых сообществ», хотя до известного момента Геллнер говорит о том же: что национализм и сами нации это конструкт образованных элит, надеющихся при пресловутом пробуждении занять место во властной элите нового государства. Но блуждание в трех соснах делает книгу Геллнера гораздо менее ценной.

Таким образом, Геллнер относительно дельно описывает чешский вариант, но и только. Все остальное в схему практически не монтируется, а если и монтируется, то ценой таких натяжек, что от схемы ничего не остается. Посылки и выводы же выглядят в наши времена беспомощно (что говорит не о нашем всезнании, а лишь о том, что автор переоценил предсказательную силу своей схемы).

P.S. В электронной версии есть послесловие из русского издания 1991 года. В чем-то оно интереснее книги. Автор его понимает, что СССР столкнулся с живыми национализмами, которые могут разорвать страну на части, хотя и мыслит еще какие-то варианты спасения. Но сама реакция, сами термины – СССР, «отстав от остального человечества на восемьдесят лет», вступает в «эру активных национализмов»; «неизбежный распад последней "многонациональной империи"» - все говорит, что люди действительно не понимали, что происходит откат назад, а вовсе не движение вперед, что у нас была возможность хотя бы частично обойтись без этого. Результат, э, возврата на магистральную тропу исторического прогресса мы все видим сейчас.