5

Первое, оно же и не главное вовсе, но самое интересно: родственник или как? Или как. Никакого отношения к Ясной Поляне. Самарская губерния, подарившая нам автора «Петра Первого», сама по себе, тульское поместье – само по себе. Но из белой кости, отец писателя носил титул «графа».
Попытался найти его остроумное высказывание относительно «оценки» тех, кто уехал в эмиграцию, и кто остался. Ну, или потом вернулся. Не, не нашел, хотя в интернете много его афоризмов.
Ну да ладно. Главное, наверное, «Буратино», «Хождение по мукам», «Гиперболоид», конечно, «Гадюка». Разумеется, «Петр», где он «искал разгадки русского народа, русской государственности». Да, «Калиостро», «Аэлита».
Лет через 20-25 Семен Бабаевский угадает, видимо, а, может, чутьем, какой-то интуицией предвосхитит другую тему, многим и многим писателям ещё не очевидную. О чем я?
«Хождения» - это ведь традиция русской классической литературы семейно-бытовой жанр; это почти как газетные репортажи «на злобу дня»: гражданская – да вот она, вчера ещё была, а Толстой пытается переосмыслить хотя бы чувства по её поводу. «Через» любимых героев. Бабаевский – ещё идет война, а он угадал тему восстановления, или, как будет названа очень известная книжка, «Возрождение», послевоенное возрождение.
Позвольте толстовские цитаты о замысле «Хождений». «Тремя февральскими днями, когда как во сне, зашатался и рухнул вниз византийский столп Империи, и Россия увидела себя голой, нищей и свободной…». Ещё: «…Россия переживала… анархию и бред, быть может гениальный, о завоевании мира… почти уже нечеловеческие деяния, и новый государственный строй, сдавивший так, что кровь брызжет между пальцами, тело России, бьющейся в анархии».
Ещё: «В смятении я оглядываюсь: действительно ли Россия – пустыня, кладбище, былое место? Нет, среди могил я вижу миллионы людей, изживших самую горькую горечь страдания и не отдавших земли на расточение, души – мраку. Да будет благословеннао имя твое, Русская Земля. Великое страдание родит великое добно. Перешедшие через муки узнают, что бытие живо не злом, но добром: волей к жизни, свободой, милосердием. Не для смерти, не для погибели зеленая славянская равнина, а для жизни, для радости вольного сердца».
Вот как-то так Алексей Николаевич видел всё это. Кстати, ещё раз у тем «трем февральским дням». А потом у кого-то будут несколько октябрьских дней, в которые 1000-летняя Россия слиняла в ноль, ну, или как-то там. Что здесь удивительного – не очень понятно. Посмотрите на жизнь «обычного» человека: какова грань между жизнью и смертью? Какова? Плотина железобетонная? Многометровая крепостная стена? Я вас умоляю!
У кого-то она – не толще острия иглы. У кого-то - мига прерывания дыхания. У кого-то – мгновения катастрофы аварии. Миг – это и есть граница. И не только в жизни «обычного» или необычного человека. Народа. Цивилизации. Всей планеты. И всё. И ничего не нужно. Даже – нажитого непосильным трудом. Как это сказано в мудрой книжке? Оставьте мертвым хоронить своих мертвецов? Такой мудрости учиться нужно!
А для меня главное в судьбе Толстого – вот эта её сложность, такая «многоходовочка», по выражению известного политика. Все прожил, всё испытал, в конце жизни, как это часто бывает, женился на девушке-женщине много себя младше… Литературное наследие и его влияние не оспаривается никем. Меньше читают? О миллионах «писателей» вообще никто не слышал.
Жизнь явно удалась. Заслуженно!