3.5 В тумане странный образ вдруг может проявиться

Встретились как-то раз бывалые моряки, ну и стали вспоминать...
Один: - Я вот как-то однажды белого медведя голыми руками задушил!
Другой: - А я раз кита одним выстрелом убил...
Третий, после некоторой паузы: - А вы Мертвое море знаете?... Так это я его.

Конецкий — бывалый путешественник, однако после его повестей отправляться в море не хочется совсем, но и сидеть на берегу тоже не тянет. Болтаешься в море между берегами, как будто в чистилище, а вокруг волны писательских встреч. Мир вокруг не враждебен, он просто есть, а ты созерцатель, романтик, взаимодействуешь с ним, основываясь на доверии. Тебе помогут близкие и далёкие люди, платя твоей же монетой, поддержав в минуту слабости. Однозначных героев, исключительно белых и пушистых не бывает. Кто-то вял, как недоваренная макаронина, другой плодит сущности, размножаясь поперечным делением, как спирохета и так без конца. Лучшая ассоциация со сборником — море, вы не поверите. Разного цвета, качает вверх-вниз, местами страшное, глубокое, мелкое и по большей части скучное. Отходим от берега, кранцы вам...на шею.

По шаткой метеосводке моего предыдущего абзаца непонятно, о чём же Конецкий пишет. Это не мемуары, а некий сплав жанров, роман-сплав, роман-путешествие, если хотите. Местами очень напоминало Пикуля, дуновениями лёгкого бриза, местами репортажный стиль навевал волчью тоску. Иногда прорывался занудный стиль Хейли и "чтовижутопою". Эта манера письма по принципу "а вот кстати" оттолкнула сильнее всего. Как мне показалось, восприятие основных произведений сборника сильно зависит от возраста читателя и градуса его цинизма. Чего в тебе больше, то увидишь и услышишь — тонкие, словно стеклянные, льдинки, тающие на чёрной воде, отражающие затерявшуюся в небе далёкую звезду или горький смех человека, евшего клей с обоев в Ленинграде, прикрывающего юмором своё одиночество и несбывшиеся мечты об идеальном, оправдывающего алкоголизм. В сборнике три повести и семь рассказов. Не искал специально, но показалось, что повести расположены в хронологическом порядке по мере написания: от пробы пера до произведения зрелых лет. Рассказы же для того, чтобы показать, как писатель умеет ездить без рук. Мама, смотри, я байки травить умею, которых все ждут от моряков! Мама, я ненавижу катастройку, вот моя пьеса-плевок общественному вкусу. Первыми стоят те самые юморески, которые все запомнят, отдушина после репортажного стиля "Вчерашних забот". Хотя все рассказы с разной атмосферой, кроме общей ностальгической нотки, приятно было видеть неожиданные грани творчества Конецкого, особенно порадовал постмодернистский "Огурец навырез". Отдельно стоит упомянуть две сквозные темы в этом сборнике, важные для автора, невытравляемые ничем, видимо. Город-герой Ленинград и фильм "Малахов курган". Они тесно связаны, являясь важными вехами для писателя, буями на форватере, святыми вещами, которыми не шутят. Читаем дальше, салаги, а не то под килем протяну!

Самая первая и самая приятная повесть — "Завтрашние заботы". Я люблю советскую атмосферу 60-х, показанную здесь исключительно точно. Дух времени, вера в светлое будущее, сентиментальность автора и много любви. Родительской, товарищеской, к Родине, к женщине. Именно любовь и честность лирического героя перед самим собой привлекли меня, оставляя за скобками море, льдины, сопровождение конвоя и даже смерть. Два капитана...море забудет, вспомнит земля. Эта повесть единственная цветная из всего сборника. Синие фонари затемнений в Ленинграде, оранжевые апельсины под Новый год, красная ракета прощания с ледоколом в Чукотском море, бело-зелёные фонтаны пены между валами...Я влюбился в повесть с первой строчки о матери, читающей газету. В лице старшего механика и матери капитана Вольнова мы видим это самое "вчерашнее", тогда как у молодых ожидается "завтрашнее".

"Путевые портреты с морским пейзажем" — такой плавный переход к "Вчерашним заботам", некая подготовка на прочность. Когда шутки пошучены, персонажи описаны, жизнь на судне становится размеренной — дней, когда ничего не происходит, предостаточно. Что же делать? Вспоминать, как пили чай, какие чаи бывают, пьют ли Майский в Гваделупе, будет ли тошнить человека, если непривычки выпить литр чая и попасть в шторм и т.п. Стремление показать в этой повести трагизм столкнулись с романчиком капитана и буфетчицы. Конецкий ещё не умеет на этом этапе писать отстранённо, как это будет в центральной повести сборника. Авторское отношение очевидно и заметно, что накладывает негативный отпечаток на эту часть повествования. За скобками остаются доморощенный психолог-пассажир, один пёс и много размышлений о Чехове. Лот за борт, до ближайшей земли одна миля...вертикально!

"Вчерашние заботы. Путевые дневники и повесть в них" — ядро сборника, описание рейса лесовоза "Державино" по маршруту Мурманск-Игарка-Мурманск. Лучшее в этом произведении — персонажи, за них готов простить многое. Узнаваемые типажи с простыми и понятными русскому сердцу недостатками. Особенно наглядно показано, что любое судно представляет собой замкнутую систему, ячейку социума, которая должна выдержать испытания рейсами. Тот же Арнольд Тимофеевич, всеобщий нелюбимец и посмешище, с присказкой про то, как в 39-м году было, является важным винтиком системы. Механику есть, кого ненавидеть, матросу — кого пародировать, капитану — слушать угодливые, значить, поддакивания. И понятно, что любые угрозы ссадить старпома на берег беспочвенны. Один только персонаж одолел, хуже горькой редьки стал. Это, конечно, Фома Фомич Фомичов. Не верю, что это собирательный образ. Больше похоже на то, что Конецкий решил таким образом "прокатить" кого-то крепко обидевшего его и слить желчь. Он капает ядом на макушку капитана всю дорогу, прикрывая это юморесками про то, как Фома Фомич татуировки сводил или в Германии из иллюминатора выпал. За день не произошло ничего интересного? И ещё пару дней штиль? Пора вспомнить про встречи с маститыми писателями. И кстати к слову рассказать, как Фома Фомич на даче пригубливает водочку. Не отнять, что людей автор описывает мастерски, нескольких штрихов хватает, чтобы понять главные черты. Например, лоцман на Енисее мечтает быть смотрителем далёкого маяка, потому что на реке де слишком шумно.
Рутинное повествование нагоняет скуку, а лирические отступления начинают злить. Я пробовал разобраться, почему так вышло:
1. Второй подряд дневник путешественника за месяц. Это накладывает определённый отпечаток.
2. Необходимость прочитать и написать отзыв, не отходя от кассы. Пью залпом, закусываю огурцом.
3. Признаюсь в страшном — я не люблю море в целом и географию в частности. Для меня лучший моряк — это Папай. Знаю людей, которые читают и следят по карте маршрут парохода. Я так не могу, не волнует, куда они там плывут.
4. Конецкий всё-таки не писатель в полноценном смысле этого слова. Всё скатывается к описаниям пережитого, да, качественным, но не более того. Мне ближе всего оказалась именно его незрелая романтическая повесть, а не то, к чему он пришёл в писательском ремесле спустя годы.
5. В итоге в памяти останутся байки. И в разговоре о книге ты будешь жонглировать ими, как кеглями. - А помнишь, как Фома Фомич на буфетчицу пышногрудую возлёг? - Дааа. - А ты помнишь, как Фома Фомич трубы на дачу привёз? - А то!
6. Признаюсь в ещё более страшном. Я земляк Веры Пановой, но не люблю её произведений. Я не понимаю Олега Даля, хотя эти фамилии должны привести меня в трепет узнавания и обрадовать.
Туманная книга. Перечитаю лет через двадцать, если доживу.