4

Если на самом деле «литература – это когда читаешь книгу и готов подписаться под каждым предложением, потому что оно правильное», то книга, написанная шестнадцатилетним Бенджамином Лебертом, вполне подпадает под это определение («литература»). Кто-то сравнивает её с романом Сэлинджера «Над пропастью во ржи», кто-то называет самой большой сенсацией 2002 года… Это всё, конечно, так. Но прежде всего, эта книга – взгляд изнутри. Попытка в очередной раз рассказать о мире подростков, о том, что они – не наказание и кара небесная, как считалось ещё в Древней Греции.
Их шестеро. Заводила Янош, который прекрасно знает все интернатские порядки и все способы их обойти. Он своего рода эталон, образец и вожак в одном лице. Старший брат и лучший друг. Любопытный закомплексованный Флориан по прозвищу Девчонка. Феликс-философ и Феликс-обжора. Молчаливый Трой, неуклюжий и очень несчастный. И Бенджамин, тот самый, страдающий левосторонним парезом и рассказывающий всю эту историю. Все они живут в интернате «Нойзеелен». «Здесь нет счастливых. У всех неблагополучные семьи. Или же очень богатые. А это ещё хуже». Каждый из шестёрки оказался в этом замке в силу сугубо личных причин. И они совершенно не важны. Это не главное. Каждый из них может с совершенно одинаковым пылом заниматься сексом в женской уборной и плакать, слушая историю Хемингуэя о старике и рыбе, которую он не смог сохранить; литрами уничтожать спиртное и рассуждать о жизни так, как не всегда это получится у взрослого, состоявшегося человека; читать стихи и обсуждать скабрёзные детали личной жизни; ехать с малознакомым стариком в мюнхенский стрип-бар и смешивать свою кровь, становясь кровными братьями. Они циничны и беззащитны, грубы и наивны, жестоки и сентиментальны, живут под простым лозунгом: «Жить – это то же самое, что и никогда об этом не думать… Не надо думать – значит, не будем». Им еще столько предстоит узнать и понять из того, что они уже знают и понимают. Они инопланетяне, которым совершенно не понятно, как устроена жизнь здесь, у нас с вами. Вернее, понятно, но не ясно. Не ясно, например, почему взрослые «всё время запрещают такие вещи, которые делают или когда-то делали сами», почему нельзя оставаться с теми, с кем хочешь быть, почему откровенная жестокость порой выдаётся за добро и благо. Они не взрослые и не дети, они ищут свой путь, ищут себя. И побег из интерната – это всего лишь сrasy, с одной стороны. Они делают то, что до них в этом заведении мало кто осмеливался сделать. С другой стороны, они делают то, что делали многие до них. Они ищут то, что подскажет им, что в мире её есть место вещам, которые могут остановить и удержать его, как детей, играющих на краю пропасти в романе Сэлинджера.
Они расстаются. И никогда, возможно, больше не встретятся. А может, эта встреча произойдёт слишком поздно, как у того странного старика с его другом. Но у них останутся месяцы, совместно проведённые в интернате, выбеленные перекисью волосы и иногда ноющая ранка на пальце. От той самой кнопки, что сделала их братьями.
Говорят, что каждое новое поколение – новый народ. Говорят, что современная молодёжь никуда не годится (это, как раз таки, говорят уже несколько тысяч лет). Но мне кажется, что если сейчас кто-то из них смог написать такую откровенную книгу, затягивающую, не дающую от себя оторваться при всей обыденности описываемого, то народ этот новый как раз очень даже хороший народ. Крепкий. И интересный. Своей жёсткостью, ранней взрослостью и одновременно трогательностью и уязвимостью.

Источник