4 От национального к общечеловеческому

«Зуб мудрости» — книга, которую Эфраим Севела написал через девять лет после «Легенд Инвалидной улицы», своего удачного дебюта. За такой промежуток времени некоторые авторы успевают исписаться, а у Севелы всё сложилось неплохо — он и после «Зуба мудрости» написал ряд вещей, которые хорошо восприняла публика. Взять хотя бы сборник рассказов «Попугай, говорящий на идиш».

«Зуб мудрости» — хорошая эмигрантская литература. Вот такой он, мой основной тезис. Дальше буду объяснять, что хотела этим сказать.

Эмигрант — человек, который уезжает от чего-то и к чему-то. Нередко какой-то из компонентов перевешивает. Можно уехать из ужасного места в никуда. Или отправиться из более или менее нормальной страны к мечте, идее.

Эмигрантская литература всегда обостряет проблему родины. Тут важно понимать, что речь не об участке суши, не о границах на карте, а о неком метафизическом пласте нутра. Новалис писал, что философия — это ностальгия и тяга повсюду быть дома. Вот именно про такое «быть дома» и сообщает эмигрантская литература.

Я не стану углубляться ни в волны эмиграции, ни в национальный фактор. Это всё, конечно, может быть интересно как некий факт. Вероятно, важно для истории. Однако, в этом не хватает универсальности. Потому для меня самое важное — точка мечты.

Так уж получилось, что невольная эмиграция — вещь малозаметная. Если будущего писателя родители куда-то перевезли в юном возрасте, то его тексты эмигрантскими никогда не будут. Значение имеет момент выбора или вынужденность (которая, кстати говоря, есть ничто иное как ситуация с выбором между чем-то и чем-то катастрофическим).

В первый раз я осторожно прощупывала подобные состояния, пробовала эмиграционные воды, когда лет в 15 увлекалась Бродским. Потом я вошла в эту комнату через совершенно иную дверь — когда знакомилась с творчеством Набокова. Закрепляла я ощущение-осознание Буниным. А углубляла — Газдановым.

Лет в 26 я прочла знаковую для размышлений об эмиграции книгу. Это была «Семья» Нины Федоровой. Книга окончательно закрепила ощущение того, что эмигрантская литература всегда о поиске себя. Она остро ставит вопрос о том, что есть человек вне группы, оторванный от прошлого, выраженного в предметном.

Память человека избирательна. Кроме того, она зачастую не позволяет быть в первозданности тому, что должна фиксировать. Чем больше память цепляется за прошлое — тем сильнее оно трансформируется. Нюансы вымываются, а их так хочется удержать, что возникает подмена предметного, явлений, не просто своими ощущениями, а ощущениями ощущений. Человеку хочется в привычные улицы, запахи, языковое пространство, в мир предметов, которые позволяют не волноваться по поводу того, что прошлое ускользнёт и пропадёт, а сам человек утратит устойчивость личности.

Когда проходит несколько лет моего необщения с кем-то, кто какое-то время был мне дорог (пусть даже заполнял пространство моего мира через болезненное), я говорю, что этого человека не знаю. Это не попытка оборвать связь. Это осознание того, что память так старается удержать, что всё теряет. Конструирует образ-заменитель, с которым можно вести беседы, к которому можно что-то чувствовать. В итоге приходишь к выводу, что это больше поиск ответа на вопрос, как жить думающему и чувствующему Я, чем контакт или желание контакта с реальным другим.

Так и с родиной. Её можно ненавидеть, любить, тосковать по ней. Но очень скоро обнаружится, что это тоска экзистенциальная, мысли о мечте.

Чем более тонко описанное передано в книге — тем более мощной эмигрантской книгой я считаю конкретный текст. И вот «Зуб мудрости», исходя из этого критерия, книга очень хорошая.

История рассказана тринадцатилетней девочкой из еврейской семьи. В очаровательной манере, смешивая грустное и смешное, между которыми, прямо как между любовью и ненавистью, всего один шаг, Эфраим Севела рассказывает об абсурдности национализма, антисемитизма, расизма.
Однако, автор не собирался излить на читателя причитания или поучительные монологи. Он едва ли пытается говорит от лица нации или обращаться к нации, ведь «Зуб мудрости» — в первую очередь история взросления. А последнее всегда индивидуально.

Эфраим Севела за свою жизнь успел пожить в СССР, Израиле, США. Умер в России. «Зуб мудрости» он писал, живя в Америке, когда ещё не знал, что через десять лет снова поменяет место жительства.

Книга построена на сравнительном анализе жизни в СССР и США. Девочка-подросток осознает нелепость происходящего в обоих этих странах. Севела не скупится на подробности.

Может показаться, что в книге есть только две важные географические, символические точки, размышления о которых должно показать бесприютность, заострить одиночество и ощущение «свой среди чужих, чужой среди своих», чем, конечно, эмигрантская литература сильна. Однако, на самом деле их, важных точек, три. Потому что не думать и не помнить про Израиль невозможно. Он играет в книге важную роль.

Первое упоминание Израиля связано с гротескной историей. Из Москвы в Вену героиня с мамой летела вместе с еврейской семьёй, глава которой проглотил бриллиант, чтоб перевезти его через границу, а потом продать и начать маленький бизнес в США. Однако, в итоге драгоценный камень пропал в недрах организма, а у мужчины случился нервный срыв. Его семью не пустили в США и им пришлось отправиться в Израиль, так как «Соединенные Штаты не принимают психически больных. Только Израиль принимает. Потому что еврейское государство готово принять любого еврея. Даже психического».

Те люди не хотели в Израиль. Судьба распорядилась по-своему.

Израиль упоминается и в связи с весьма лицемерной демонстрацией сионистских настроений отцом героини. Израиль его никогда не интересовал, он жаждал жить в США, потому что обнаружил свой интерес к мужчинам и хотел жить в стране, где ему будет проще с такой особенностью.

В этих примерах Израиль — последний приют и средство. Не цель.

Однако, мужчины из примеров — нелепы. На контрасте ещё один герой, в связи с которым упоминается Израиль — любовник мамы героини, Б. С. Это человек с непростой судьбой, доехавший до Израиля, когда жена успела найти другого мужчину. Поживший там, отправившейся в США и вернувшийся обратно в тот момент, когда он наконец подтвердил диплом врача и жизнь начала налаживаться.

В этого Б. С. девочка влюблена. И влюблена отнюдь не платонически. Символически он — порог между одиночеством и неодиночеством. Чужой мужчина, старше героини больше, чем на три десятка лет, отчуждающий и от матери и от сверстников. Человек о встречной симпатии которого остаётся только фантазировать. При этом он — надежда на понимание, соратник-заговорщик.

Когда героиня приезжает в США, оказывается, что она приехала не в рай на земле, что в стране есть свои нюансы. Но самое главное — не это. Она теряет бабушек и дедушек, оставшихся в СССР, и в определённом смысле отца, который рвался в другую страну не столько ради своей семьи, сколько для того, чтоб обеспечить себе возможность быть собой и жить с мужчиной. А увлеченность любовником матери проводит некую границу между единственным близким, остающимся рядом. Героиня оказывается в обостренном поиске своего места не только в области гражданств, национальностей и географических точек, но и в области межличностных отношений.

СССР становится точкой отнятого прошлого, США — невнятного, бесприютного настоящего, а Израиль — некой разрушенной мечтой о том, как элемент пазла может идеально вписаться в целую картинку.

Израиль, в который девочка никогда не стремилась да и не особо о нем знала, ассоциативно сливается с образом желанного мужчины, который улетает туда, гонимый ли, привлекаемый ли невесть чем. Этот человек, как и страна, существующая как знак, как идея, становится яркой демонстрацией того, что наши чаяния и надежды могут весьма сильно отличаться от реальности.

Таким образом, героиня оказывается где-то между СССР, ставшим иллюзорным и хрупким воспоминанием, Израилем, получившим некий статус фантазийного места, срощенного с болезненным, и США, страной, которая хотя и соответсвует определённым представлениям, но отнимает дорогое не меньше, чем те страны, которые его уже или ещё не могут дать.

Героине не нужно доживать до появления зуба мудрости, чтоб понять, что некоторым людям придётся не единожды осознать, что жизнь — это море. Без берегов и без дна.

Финальная сцена, тринадцатилетняя девочка, едущая на такси в аэропорт, чтоб удержать человека, которого удержать невозможно — абсолютно вненациональна. Она выводит историю на особый уровень общечеловеческого.
Эфраим Севела смог показать в «Зубе мудрости», что поиск родины и себя — процесс непрерывный и что идеальных мест, как и людей, не существует. Но их надо придумать и мыслить. Потому что посреди того моря, без дна и берегов, спасают только звезды и горизонт. И хотя первые — вполне могут быть светом объектов, которых больше нет, а последний — кажимость, не существующий в реальности объект, тем не менее без всего этого жить было бы совершенно невозможно.

Книга отлично подойдёт тем, кто знает, что такое — лишиться привычного круга, кто хочет читать о сложных явлениях жизни с паузами на тёплое и смешное, кто рефлексирует о понятиях «родина» и «национальность» и хотел бы с кем-то свои размышления разделить.

Не подойдёт она антисемитам, людям, жизнь которых упрочнена за счёт врождённого светлого образа Советского Союза и тем, кто не хотел бы пошатнуть свою уверенность в том, что эмиграция решает все проблемы и непременно дарует счастье.

Мои заметки о квир-литературе в Telegram