4 Бытописатель

«Москва и москвичи»… Первая ассоциация очевидна: Гиляровский, но нет, дамы и господа, первым был Михаил Николаевич Загоскин. О нём сейчас знают немногие. Есть знаменитое упоминание в словах Хлестакова о самом известном и талантливом загоскинском произведении – «Юрий Милославский», да и оно часто промелькнёт и не заметят его ни учителя, ни ученики...

Очерки, вошедшие в книгу, писались с 1814 по 1840-е гг. (издавались с 1842
по 1850 г.), поэтому может показаться логичным, что автор менялся вместе со временем. Но это не так. Загоскин проявлял неподвижность, сформированную даже не эпохой Венского конгресса, а XVIII столетием, где бытописание соседствовало с назидательностью. Я бы выделил в «Москве и москвичах», прежде всего, влияние Карамзина. Вообще для Загоскина было свойственно не только не сосредотачиваться на быстротекущем моменте, но и не замечать и вполне намеренно достижения коллег по цеху. Известно, что он совершенно не обращал внимания на гоголевскую прозу.

Загоскин живописал свою Москву в рамках отпущенного ему таланта бытописателя и политкорректности, свойственной царскому времени. Не могу сказать, что сказалась конъюнктура, но автор с удовольствием критиковал (хотя и достаточно беззлобно) западноевропейские влияния и разводил руками по поводу местных недостатков: «Мол, плохое, зато наше». Для некоторого остранения Загоскин придумал литературную маску Богдана Ильича Бельского, однако здесь тот самый случай, когда автор и его выдуманный герой равноценны.

Резко выделяются в тексте художественные вставки. Они, на мой взгляд, не вяжутся с общим идиллическим тоном очерков и выглядят надуманными. Особенно это касается главы о купеческой свадьбе:

Ц ы б и к о в (налив себе кружку меду и прихлебывая). Ну, любезный, взялся за гуж, не говори, что не дюж!.. Ты берешь на себя… Фу, знатный мед, так в нос и ударяет!..

(С. 396).

Знаком ли был Загоскин с ранним творчеством Островского – не знаю, но образы купцов, создаваемые им, достаточно утрированные однобокие. Хотя фабула этой до некоторой степени любопытной вставной пьесы вполне могла быть замечена драматургами более поздних эпох и в дальнейшем использована.

Книга Загоскина рассчитана на медленное чтение, по частям, как она и выходила в свет. Наверное, в 40-е гг., когда поколение Белинского и Некрасова стремительно созидало новую литературу, подобные очерки уже выглядели архаичными.
Но Загоскину не откажешь в умении создать умиротворённое чисто московское настроение, где провинциальная тишина сочетается с гордостью былыми свершениями старой столицы.