4 За стеклянной стеной

Очень английская повесть, составленная как бы из осколков эстетизма, модернизма и чопорного викторианства, чувствуется в ней незримое присутствие Уайльда, Моэма, Шоу.... Все они не чурались мистики, хоть и в разной степени, все они писали о театре, об английском театре.

Английский театр - особое уникальное явление в мире искусства, тому есть причина - его освящение на века гением самого великого драматурга из всех, когда-либо живших на Земле, - Вильяма Шекспира. Присутствует опосредованно он и в повести Пристли через свои пьесы, которые неоднократно упоминает и цитирует автор.

Я читал "Дженни Вильерс" в конце 80-х в сборнике Библиотеки современной фантастики и, признаюсь честно, почти ничего тогда не понял. И ссылки на шекспировские пьесы мне ни о чем не говорили, просто я их тогда еще не читал, да и опыта знакомства с литературой такого уровня эстетизма у меня тоже не было. В результате, прочел и забыл. Когда книга досталась мне в игре "Несказанные речи", у меня не оставалось другого выбора, кроме как перечитать повесть заново, и очень хорошо, что так случилось. Новое прочтение отличалось от первого как день от ночи, эстетизм уже не раздражал, а воспринимался как изысканный фон для изложения истории, которая, несмотря на свою мистическую составляющую поднимает вечные вопросы творчества. А, поскольку, я сам пытаюсь писать, то, в какой-то степени, книга Пристли представляет собой некий творческий ресурс, который, возможно, мне еще пригодится - отложу её в особую папочку.

В центре повествования драматург - современник автора по имени Мартин Чиверел. Он переживает серьезнейший творческий кризис. Последняя его пьеса "Стеклянная стена", готовящаяся к постановке, вызывает массу критики, в том числе от близких ему людей, которым не нравится как написан третий акт. Но Мартин не хочет никого слушать, и дело не в его самомнении и гордыне, а намного глубже, он теряет веру в театр, который, как ему кажется, изжил себя и уже не способен обрести новую жизнь. Поэтому Чиверел делает заявление, что "Стеклянная стена" его последняя пьеса, которую про себя он называет "Стеклянным гробом" своего творчества и театра в целом.

На фоне психологического кризиса у Мартина шалит здоровье, давление падает очень низко и тогда доктор Кейв дает ему какое-то новое лекарство, но Чиверел принимает четыре таблетки вместо положенных двух. Возможно, лекарство было не только от анемии, но и имело галлюциногенные свойства - это попытка объяснить произошедшее далее с точки зрения реальности, но это же английская литература, поэтому мистическую версию стоит учитывать даже в большей степени.

Оставленный один в "Зеленой комнате", Чиверел либо погружается в мир видений, либо ему являются призраки былых времен. Перед его глазами проходит трагическая история молодой актрисы, жившей 100 лет назад, по имени Дженни Вильерс. Ряд, вставших перед ним сцен выглядят законченной театральной постановкой. А в конце видения у него состоялся контакт с самой Дженни, видения переплелись с реальностью, Мартин понимает, что молодая начинающая актриса, которую он раньше выгнал - Энн Сьюард, тесно связана с призраком Дженни.

А главное, Мартин своими ушами услышал, как 100 лет назад некоторые театральные деятели говорили о театре то же самое, что сейчас говорит он, что "театр изжил себя", но за последовавшее за этим столетие роль театра только окрепла. Мартин понимает, что он был не прав, он осознает банальную, но вековечную истину о том, что театр и есть жизнь, а жизнь всегда немножечко театр, поэтому театр всегда будет востребован и у него всегда будет завтрашний день. Чиверел, наполненный энергией готов работать дальше и первое, что он делает - берется за переработку третьего акта своей, теперь уже далеко не последней, пьесы.

Как итог всего пережитого, звучат слова Мартина, обращенные к его подруге Паулине:

Паулина, какой бы пошлой ни казалась иногда эта мешанина из красок, холста, прожекторов и рекламы, мы, работающие в Театре просто потому, что он есть живой символ таинства жизни, — мы помогаем охранять пламя и приобщать к нему. И пусть мы выглядим глупо, дорогая, мы все же служим божественной тайне.