5 Откуда такая нежность?

По определённым причинам, это редко чувствуют женщины; может, оно и к лучшему.
Когда у женщины влажные от слёз глаза, да к тому же накрашенные ресницы, она порой прижимается лицом, глазами, к обнажённой груди мужчины... и подобно ослепшим мотылькам в вечер и бурю, целует глазами грудь.
Тушь на ресницах оставляет на груди нежнейшие, тёмные капельки и ручейки слёз, веточки слёз: кажется, что сердце плачет чернилами или вечером...

Растушёвка ресниц на груди - тени от осенних веточек за окном.
Веточки дышат, качаются, стонут о чём-то беззвучно, просятся в окно и уют от холода и предрассветного мрака.
А с внутренней стороны окошка, к стеклу прижалось тёплым лобиком - сердце, и смотрит, смотрит...
В детстве, когда у меня был жар и я приник жарким лобиком к вечернему окну... какую нежную и синюю прохладу я почувствовал!
Словно сама весна, вся милая природа, обернулась на меня, и по матерински подошла ко мне, прихлынула всем прибоем белых цветов яблонь, пением птиц... и приложила ладонь к моему лицу и сердцу.

Если бы кто-то увидел это со стороны, то подумал бы, что ребёнок нежно сошёл с ума, и, приникнув к окну, расправив руки как во время пленения: звёзды, деревья милые, птицы! Я сдаюсь, я был на стороне людей, вечно враждующих с вами... но вот я бросил оружие, разум холодный и острый, и иду к вам... я хочу быть с вами и за вас... вами хочу быть!!
Помню ещё, что тогда, возле окна, я нежно поцеловал первые звёзды и пение птиц, полуприкрыв глаза, прежде чем потерять сознание...
Это был мой первый поцелуй. Моей первой женщиной была - природа.

Ещё не дочитав книгу "О нежности" Тэффи, как в детстве, я закрыл книгу и приник тёплым лбом к прелестной синей обложке, словно к рассветно засиневшему окну.
Я снова целовал "окошко" и ту нежность, что цвела за ним мне навстречу.
Снова закрываю глаза, как тогда, при поцелуе в детстве, и мне представляется чудесное дерево: Древо Жизни.
Вместо листьев - нежные ладони, мужские и женские: первые - это лицевая сторона, с густым цветом чувственности; вторые - внутренняя, нежно-бледная сторона чувствительности.
Эти дышащие в синеве ладони, тепло слились в одно целое, только не в порыве страсти, как во время секса, а в порыве томления нежности, разобщённости с отверженной нежностью, робко прорастающей из-за забора благополучия, мнимого счастья: это беспризорная нежность, равно колосится из глаз милых зверей, нечаянных и добрых поступков, с не менее милой грацией птиц и листвы на ветру.

Ах, какое прекрасное дерево, особенно на заре!
Это дерево поёт птичьими голосами, звёздами, прохладно накрапывающими сквозь затрепетавшую листву, как бы прижимающей ладони к груди тишины вечера: неужели это счастье - мне? За что? ( могло бы спросить это нежное дерево)
Хочется в шагаловском полёте взмыть над землёй и расцеловать эти лиственные, милые руки!

Вот грубая мужская рука... если бы мы проследили всю жизнь этой руки, не видя человека, то ничего бы не изменилось: это грубая и серая жизнь.
Рука не замечает жену... изредка касаясь журчащей синевы её платья, как-то вскользь, как вечерняя ласточка.
Вот рука что-то вновь пишет на белом конторском листке... словно мотылёк, пленённый между двух душных окон.
Вот сонная рука лежит ночью на простыне возле прелестной руки жены: руке что-то снится, что-то нежное, и она, как котёнок, смешно и мило перебирает лапками улыбающихся пальчиков.
Если приложить ухо и сердце к этой женской руке, то можно расслышать эхо розовых каблучков-ноготков по опустевшей рассветной улочке из романа Мадам Бовари, когда Эмма тайком возвращалась домой от молодого любовника..

Не удержался, простите, и поцеловал эту милую руку: это личное...
А что же снится другой руке, мужской?
Есть руки, как лица - в них нет эмоций, они томимы бессонницей вечной.
Они не спят - жизнь в них спит, и горе тому, кто подслушает этот разбуженный шёпот жизни. А может и счастливец...
Так уж случилось, что у этого грубого и холодного человека умерла собака, огромный сенбернар.
Он не похоронил его сразу, нет, а перенёс его к себе в кабинет... в тёмный угол.
Вот он сидит за своим письменным столом, со своим огромным и неповоротливым сердцем, для которого не было простора в браке и вообще в суете жизни: какая-то литературная реинкарнация Акакия Акакиевича..
Рука замерла бледным мотыльком у пустого, яркого окошка листа. Встаёт, тихо подходит к умершей и лежащей в тёмном уголке собаке, словно упавшей и нежной шубке жены, склоняется на колени, и со слезами на глазах целует её большую, мягкую лапу.
И так несколько раз за ночь.
Гувернантка, наблюдающая за этим, со смехом рассказывает увиденное знакомым.
Трагичнейшее переосмысление гоголевского образа в безумном 20 веке, правда? Особенно если учесть, что это реальный случай.
Гоголевская шинель, из которой вышла вся русская литература, по Достоевскому, чудесно ожила, воплотившись в живое существо. У каждого оно своё. У кого-то - собака, у кого-то - просто чувство друга в руке, или же что-то тёплое и огромное, в уголке души.

Взлетаю в шагаловском порыве над городом и сердцем, обняв своего милого друга: показываю её чудесный рассказ Чудеса.
Это рассказ о юной беременной девушке, томимой мыслями о рождении и страхе того, куда, в какой мир родится ребёнок.
Муж... лишённый поэзии сердца, похож на грубого паука, плетущего в уголке вечернего окна паутинку дыма, в которую угодил несчастный светлячок, и он обернул его в смирительную рубашку сигаретного кокона.
Для таких - чудес, не бывает. Они называют их - женским чудачеством.
Эти чудеса ведь не взвесить, не съесть, не продать... А вот высосать, как паук, эту красоту и чудо, они могут... и почему женщины не сразу замечают этого паучьего племени? Они и в постели - пауки, и в обычной жизни, тихо сосущие до истощения женского сердце.

Соседская собачка украдкой пробралась сквозь дырку в заборе. Подошла к собаке девушки, которая не ела и голодала почему-то ( собака, не девушка)... и произошло чудо и нежность любви: домашняя собака специально голодала и ждала, ждала, что сладко оживут кусты у забора и появится она..
Девушка, словно бы беременная не столько ребёнком, сколько всей подсмотренной нежностью в её саду, стремится поделиться этим чудом с мужем... а он видит лишь дыру в заборе и мерзкую собаку, повадившуюся воровать.
Незримо и страшно, "дыра" появляется в жизни девушки: нежнейшие тени психоанализа... вот родит она, и сквозь неё, нежную, с нечаянным и трепетным сердцем, каковое, по Андрею Платонову, одно способно откликнуться на девственную красоту и нежность мира, в мир прокрадывается ребёночек - чудо жизни.
И что дальше? Если "паук" не увидел чудеса в природе, неужели он заметит их в природе женского естества?
Паук сожрёт этого ребёночка, закутав его сердечко в холодный и строгий пиджак добропорядочного служащего, расчётливого и прозаичного мужчину.

Конец рассказа, в некоторой мере, трагичнее Мадам Бовари: что делать рядом с таким пауком? Куда деть сердце своё? Как спасти его?
В древности, матери, которым грозила гибель от рук захватчиков-варваров, со слезами на глазах отдавали своих детей проезжающим мимо их поселения счастливым и добрым странникам.
В наше время, таких странников заменили - книги, искусство.
Вот девушка бросилась в слезах в синие цветы узоров на своей постели... рука тянется к любимой книге; вот, белые страницы нежно вспыхнули утренними стенами переулочка Мадам Бовари. Алое эхо каблучков-ноготков по земле и стенам, и дальше, прямо в небо, сирень, роняя на затихшую землю свои каблучки: ах, женщины знают эту шелковистую прохладу обнажённых ладоней, обнажённых касаний..

Муж лежит вместе с женой в постели.. счастливый и властный, сытый жизнью, собой. Держит за руку её ладонь... не подозревая, что он, держит в руках лишь холодные и пустые каблучки, в то время, как его верная своему сердцу жена, сейчас босиком идёт по цветам возле реки близ Парижа 19 века с очаровательным...
Простите, что-то я увлёкся и написал свою прогулку по синим цветам возле парижской реки.
Не подумайте ничего плохого, и ты, жена моя, не думай дурного: я в Париже гулял один.

Чуть больше половины рассказов Тэффи "О нежности", связаны с животными, словно бы они, эти пушистые и одичавшие души, являются живым напоминанием нам о некой сокровенной и забытой нежности: не случайно ведь мы называем своих любимых - лягушонок, зайка, котёнок... словно мы бессознательно желаем включить в свой Эдем нежности и любви - всю милую нам природу.
И вот на постели уже открыло глаза солнышко и улыбнулся лягушонок, а после поцелуя, он чудесным образом превратился... нет, не в принцессу ( это редко бывает), в хмурое, но милое облачко; облачко тебя поцеловало в ответ и пошло куда-то мимо синего окошка по своим неотложным делам... в туалет.
Вот облачко сидит за столиком и пьёт чай, и нежно превращается в суриката, как это у них часто бывает, милейшим образом засыпающего и клюющего носом "в чай" - рыбка моя!
Ощущаешь себя каким-то Овидием с его Метаморфозами.

И всё же, это не просто рассказы о животных. В очередной раз, на страницах искусств, вслед за Андреем Платоновым, Фолкнером... появляется неприкаянный призрак замученной лошади из сна Раскольникова, и появляется она как сказка в аду для парализованной девочки ( похоже на сюжет Андрея Платонова, правда?).
Это удивительно, но в этом простом и трагичном рассказе, между двух милых рассказах о счастье и сне, как-то не ожидаешь встретить беспощадную критику Достоевского, христианства вообще, какой не встречал у Набокова, Сартра и Ницше.
И что самое страшное: я - любитель Достоевского, кротко присоединяюсь к этой критике.
Что-то детское во мне, со слезами приникает к руке измученной женщины, рассказывающей на ночь эту сказку своему ребёнку ( рассказ "Мы, злые")

Тэффи словно бы ставит на паузу тишину встречи двух миров: человеческого и животного мира.
И вот, мы уже видим как нечто вечное колосится лучами из-за медленно летящего в пространстве и тумане тела - сердца.
Дети обычно умеют вот так поставить на паузу тишину... но их часто одёргивают взрослые: ты что завис над этой букашкой? Пойдём, мы спешим...
Проходят года... но как ангел в янтаре сердца, в ребёнке дремлет это подлинное чувство единения с миром.
Позже, он пытается его пробудить, поставить на паузу ресничную тишину сомкнутых век спящего рядом любимого человека: коснётся пальцами глаз, и нежно улыбнётся... сам не зная почему.

И всё же, самые пронзительные рассказы в сборнике - о детях и поруганной любви. Похоже на грустную тавтологию.. в них тоже есть что-то от животных, несчастных, отверженных...
Не знаю, какой у ангелов на небе досуг, и есть ли там библиотеки... но думается, что отдыхая от занятий по музыке ( проклятая арфа!), они садятся под шумящее синевой и пением птиц, высокое дерево, и читают чудесную книгу: в ней нет имени автора, и потому на одной странице, словно в аквариуме, плавают строчки Достоевского, Набокова, Воннегута, Есенина, Сартра и... Тэффи.

Да, в раю, вес нежности иных строчек Тэффи, равен многим страницам Достоевского или Пруста.
И всё это как-то славно согласовано в один прекрасный и стройный сюжет.
Например, пронзительный рассказ о некрасивой девушке, с глазами как у бурёнки и рукой... как у лебедя.
Это вообще один из лучших рассказов в 20 веке... не по стилю, нет, но жизни: рассказ о любви и ожидании, смерти и глумлении над красотой чувства.
Помните пронзительную историю Хатико? Так вот... это ещё более пронзительная история.
Где-нибудь в раю, в конце асфоделевой аллеи, из белого, утреннего облака вырезан чудесный памятник девушке, припавшей на колени перед пустым креслом, обнимая пустоту, тишину... поставленной на вечную паузу: рука скинута вверх - шеей лебедя.

Или вот ещё: рассказ о человеке, развлекавшем компанию на одной вечеринке.
От него исходило веселье и позитив.. все смеялись, удивляясь на него: влюблён он, что ли?
А собака посреди этого веселья, подошла к нему, положила свою мордочку ему на колени ( он сидел в кресле), грустно посмотрела ему в глаза, и завыла...
Собака... что с неё возьмёшь. Компания стала расходится: уже ночь на улице, да и дождик.
А молодой человек всё не унимался, хотел пройтись по чудесному ночному городу с друзьями..
Понятное дело - влюбился. Сердце в нём так и цветёт.. желая всех и всё обнять.
Друзья разошлись... а утром узнали, что этот "влюблённый" человек, ночью, оставшись один в своей комнатке мрачной, холодной, пустил себе пулю в сердце.
Понимаете? Среди этих друзей, были утончённые поэты, учёные, женщины, знатоки мужских сердец... и никто, никто из них не разглядел за этим весельем - трагедии человека, его затаённого крика.
А простая, необразованная собака - всё поняла без слов.
Интересно, что она делала в доме, когда все разошлись?
Ведь места себе не находила в пустой квартире! О ней отдельный рассказ нужно написать! А с какими невыносимо печальными глазами она поглядела должно быть в лицо своей пришедшей хозяйки? А на следующий день? Женщина и собака, вечером одни... собака смотрит грустно на неё, а женщина отводит взгляд, не может его выдержать.
А в это время, на небесах, под высоким деревом... ангел читал чудесную книгу, крылом вытирая слезу.

Помните известную мысль Достоевского: Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь разгадывать ее всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком.

После книги Тэффи - и эта строчка Достоевского, и многие строчки умных философов... экзистенциализмы там всякие... кажутся таким наивным бредом.
Хочется просто нежности и любви на этой безумной земле: они мудрее всех философов.
В них тайна человека, природы, животных милых... в нежности и любви они слиты как-то тепло, звёздно, на века... Нежность - вот тайна.
А что человек? От человека уже природа устала.
Так смешно и грустно порой от знатоков человеческих душ...
К чему все эти тёмные трущобы человеческой психики, где могут изнасиловать сердце любопытного и загулявшегося человеколюбца?
С той же логикой безумия, можно изучать и тёмные изгибы искалеченного сознания человека в жуткой секте.
Но не человека ведь, не его звёздную тайну мы изучаем, а тошнотворные механизмы безумной секты, коих тысячи.

Нет, порою очень даже хорошо уйти от шумных городов, населённых Сартрами, Достоевскими... в какой-нибудь девственный сумрак леска, и там, склонившись к глазам милого, раненого или перепуганного зверя.. отдать ему всю нежность сердца.
А ещё лучше уйти в лесок с любимым, милым другом ( сняв обувь, каблучки), и, показывая рукой на задремавшую роскошь природы, тихо прошептать: вот эта река с лягушатами, эти птицы, звери, облака - всё это ты, я люблю тебя всей этой нежностью мира!
А потом подойти к милому другу, стоящему возле осенней и дикой яблоньки, и поцеловать его, её.. - в руку и шею, и яблоньку поцеловать... нежно обняв их обеих.