4.5 Диалогизм

Для слова (а следовательно, для человека) нет ничего страшнее безответности. Даже заведомо ложное слово не бывает абсолютно ложным и всегда предполагает инстанцию, которая поймет и оправдает. Слово хочет быть услышанным, понятым, отвеченным и снова отвечать на ответ, и так ad infinitum

"Читать Бахтина" многие годы было родом персонального обещания, вроде: "сесть на диету", "бросить курить", "заняться спортом", "выучить английский" - какие люди бездумно дают себе, откладывая срок реализации задуманного все дальше, пока время уходит. Вот решилась. Преференций относительно того, чем начинать, не было. Удивилась малому числу изданных работ, все-таки Михаил Михайлович один из столпов современного мирового литературоведения. А профессиональная работа со словом такого уровня в сочетании с тем, что можно охарактеризовать, как научное долгожительство, да при мощном влиянии, предполагает большую обширность. И неожиданно только семь томов полного собрания сочинений. Почему?

За ответом далеко ходить не надо, довольно познакомиться с биографией. Короткие периоды относительной стабильности перемежались годами и десятилетиями арестов, ссылок, поражения в правах, ограничения возможности преподавать и заниматься наукой. И это на фоне страданий, причиняемых мучительной болезнью - в сорок три года из-за остиомиелита потерял ногу. На долгие тридцать пять лет его имя было практически забыто: ни публикаций, ни участия в научном процессе. И лишь в последние шесть лет жизни, ученый получил возможность пережить личный ренессанс: переезд из Саранска в Москву, издание книги о Рабле и переиздание работы о Достоевском. И тем не менее, большая часть трудов Бахтина опубликована посмертно. Трагично? Ну, это как посмотреть, а сколько их упало в эту бездну, вовсе не оставив по себе следа.

"Эстетика словесного творчества" представляет собой обширное и достаточно неоднородное собрание статей ученого, писаных в разное время, охватывающих большое количество тем и сильно разнящихся уровнем подачи материала: от удивительно гладкого литературоведческого нон-фикшна в статье, посвященной творчеству Гете, до почти невыносимой зубодробительной сложности статей цикла "Автор и герой в эстетической деятельности". Последнее еще и оттого сложно, что М.М. выступает с этим кластером в большей степени как философ, чем литературовед. С наскоку такие вещи не берутся, даже на уровне "составить общее представление", возможно более обширная база приветствуется. Я не могу, к сожалению, похвастаться наличием последней, но кое над чем из прочитанного продолжу размышлять, а многие вещи показались удивительно точно отвечающими на вопросы, которые смутно витали в воздухе, хотя до поры даже сформулировать их не могла.

Очень интересным показался экскурс в историю романа вообще и романа воспитания в частности, типизация и методология, с которыми прежде не доводилось сталкиваться. Как невероятное открытие восприняла "Постановку проблемы и определения речевых жанров" - вот никогда не приходило в голову подразделять на устные и письменные и рассматривать в качестве первых любые возможные типы высказываний: от армейских приказов и команд при дрессуре служебных собак, до развернутой, тщательно выверенной речи лектора. В сборник практически не вошло статей по исследованию творчества Рабле, смеховой культуры, карнавализации - тем, представляющих для меня немалый интерес. Достоевский, с его перманентным надрывом и мениппеей, возведенной в абсолют, как не печально - не мой герой, а о нем в сборнике много.

И почти не знаю поэзии Вячеслава Иванова, творчеству которого посвящены две статьи сборника. То есть, не потому не знаю, что не пыталась во время оно составить о нем представления, а по причине чуждости его творчества моему восприятию. Потому удовольствия, даруемого возможностью читать рассуждения умного человека о предмете своего интереса (как если бы Михаил Михайлович рассказывал о Пастернаке, Гумилеве, Ахматовой, Брюсове - наконец) лишена была. Но тут уж я слишком многого хочу, возможно это послужит поводом преодолеть читательскую идиосинкразию к Вячеславу Иванову

Ценностная ориентация и уплотнение мира вокруг человека создают его эстетическую реальность, отличную от реальности познавательной и этической, но не индифферентную к ним.

Источник