4

Джейн Остин "Мэнсфилд-парк"

«Мэнсфилд-парк» — это волшебная сказка, но ведь по сути все романы — сказки. Стиль и материал Джейн Остен на первый взгляд кажутся устарелыми, ходульными, нереалистичными. Это, однако же, заблуждение, которому подвержены плохие читатели. Хороший читатель знает, что искать в книге реальную жизнь, живых людей и прочее — занятие бессмысленное. В книге правдивость изображения человека, явления или обстоятельств соотносится исключительно с миром, который создан на ее страницах.

В предисловии есть воспоминание, как перед составлением курса лекций, Набоков рьяно отрицал художественную ценность произведений Джейн Остин и изначально не планировал включать ее в курс лекций. Но ознакомившись с ее творчеством внимательнее, как раз с упомянутым "Мэнсфилд-парком", все-таки признал ее достоинства. Его отношение можно охарактеризовать как спокойное и уважительное, чувствуется, что "Мэнсфилд-парк" заинтересовал В.В. разбираться в хитросплетениях симпатий многочисленных героев романа (что было даже неожиданно), но он это делает так обстоятельно и методично, словно вынимает мелкие косточки из вареной рыбки. Нет того "огонька" вдохновения, с которым он разбирал ту же "Анну Каренину" Толстого, опускаясь в смысл произведения глубже поверхностного уровня, проводя параллели, украшая своими фирменными метафорами и ассоциациями. Нет, "Мэнсфилд-парк" это пошаговый разбор сюжета "кто? зачем? и почему?", напоминающий вольный пересказ, после которого нечитавшим роман будет известно о нем не меньше, чем прочитавшим.

Чарлз Диккенс "Холодный дом"
Сразу почувствовалось, как В.В. облегченно выдохнул после "кружевной" прозы Джейн Остин и с радостью принял за импонирующего ему Диккенса. Большую часть лекции снова идет пересказ с малым разбором сюжета, но в отличии от "Мэнсфилд-парка", анализа роману перепадает больше - Набоков разбирает его тематики и заложенные вопросы, рассматривает неоднозначные образы персонажей. По Набокову, "Холодный дом" - образец великого произведения искусства, квинтэссенция Точности Поэзии и Восторга Науки. Еще в предисловии, Набоков выводит три критерия оценки писателя: как рассказчика, как учителя и как волшебника (что должно считаться ведущим, но... как плохой читатель, не соглашусь, и скажу, что это на любителя). В случае с Диккенсом, здесь присовокупляется еще один критерий (или его можно рассматривать как производное от "волшебника") - писатель, как художник, и с этим, Диккенс, по мнению Набокова справился в первую очередь и наилучшим образом. Однако, что-то огорчил Набокова Диккенс-рассказчик, "спотыкающийся там и сям", но этот недостаток окупается прекрасной структурой романа.

Гюстав Флобер "Эмма Бовари"
При всей читающейся нелюбви Набокова к Флоберу, все-таки "Госпожа Бовари" была рассмотрена В.В. с тщательным вниманием. Чего у Набокова не отнять, это таланта подмечать перекликающиеся детали, которые явно имеют не последнее символичное значение в сюжете. Благодаря таким наблюдениям, роман словно "играет новыми красками" даже для такого читателя, как я, который в свое время остался от самого романа не в восторге. Чувствуется, что не в восторге и сам Набоков, но замечательно, что эта сторона романа его не интересует - он разбирает сюжет как художник, больше ставящий акцент на технику исполнения, донесения до читателей той или иной идеи, подкрепляя свои умозаключения фрагментами с писем самого Флобера, против которых нечего противопоставить.

Роберт Льюис Стивенсон "Странная история доктора Джекила и мистера Хайда"
Наверное, это самая понравившаяся глава (и самая непонравившаяся книга из всего представленного Набоковым), которая была прочитана запоем! Тот случай, когда казалось, что сам роман настолько прозрачен и понятен, буквально вывернутый своими аллегорическими швами наружу, а оказывается сколько было интересных деталей, которые раскрывают в романе новые стороны, и в однозначности того или иного образа уже начинаешь сомневаться. В трактовке образов, как выяснилось, мое впечатление во многом очень сошлось с Набоковым, но опять же, сколько оказывается решающих деталей было упущено в ходе чтения, которые позволили б шире взглянуть на эту таинственную историю. Однако, конечно, не все заставляет слепо соглашаться с Набоковым в его утверждениях:

Разумеется, нельзя отрицать, что написанная Стивенсоном в 1885 году повесть является предтечей современного детектива.

Почему нельзя, если до Стивенсона уже лет как 50 точно в ходу произведения Эдгара Алана По, который хрестоматийно признан первопроходцем детективного жанра? Кстати, именно у По и появились сначала сюжеты о двойственности личности, гораздо раньше Стивенсона. И не По единственным потом был богат 19 век на "первопроходцев" детективного жанра... Интересно другое, "Джекил и Хайд" - это именно "детективная история", чтобы рассматривать ее в этом одном ключе? Мне казалось, что это по большей мере приключенческая история, где тайна придает какой-то флер мистичности и, конечно, стремление героев раскрыть эту тайну уходит в детективность, но "чистым" детективом, его назвать сложно.

Однако в наши дни жанр детектива не совместим с понятием стиля и в лучшем случае не поднимается над уровнем заурядного чтения.

Вот и неотъемлемая набоковская вкусовщина проступила, что с Набоковым с одной стороны хочется пламенно не согласиться, с другой, нельзя не признать, что глядел-то он в верном направлении. Например, в наше время действительно детективные истории превратились в некоторый массовый фаст-фуд, достаточно посмотреть на тех же Донцову, Устинову и прочих, стройным конвейером заполняющих газетные киоски своей продукцией. Но это картина современных дней, возможно, были и такие "донцовы" и во времена современности Набокова и которые просто исчезли в своем времени. Однако все равно, хочется заступиться за детективный жанр в целом, что даже в современности 20 века нельзя целый жанр пустить "под одну гребенку" - есть детективы, предназначенные для развлечения в электричке, есть такие, которые каждому "заурядному" читателю не по плечу и требуют не малой умственной работы и багажа предварительных знаний.

Честно говоря, я не из тех преподавателей, которые застенчиво козыряют любовью к детективам - на мой вкус, они слишком плохо написаны, их тошно читать. А повесть Стивенсона - помилуй, Господи, его чистую душу! - как детектив хромает. Не является она и притчей или аллегорией: в обоих случаях она грешила бы против хорошего вкуса.

Не буду придираться к явному указанию, чей вкус считать эталонным, а снова вернусь к этому понятию "детектива" - может, потому и "хромает", что это не чистый же детектив?! Это сродни обвинению "Братьев Карамазовых", что как детектив он что-то совсем плох. Хороший вкус негодует. Просто поразительно, как Набоков, который так точно определивший натуру Джекила и Хайда, не как категоричное "белое и черное", так не желает видеть оттенки в таком глобальном понятии, как целый литературный жанр. Чуть позже, в главе о Кафке, Набоков снова возвращается к "Джекилу и Хайду":

История о Джекиле и Хайде выстроена красиво, но это старая история. Мораль ее нелепа, поскольку не добро, ни зло практически не изображены - в них предлагается поверить, и борьба идет между двумя пустыми контурами.

Интересно было бы уточнить, что подразумевал Набоков под "старой историей". Разве не хороши старые истории тем, что они вроде и происходили сколько веков назад, при свете канделябров и под шуршание юбок о паркеты, а проблемы/переживания/люди по своей сути те же, что и сейчас, только при свете электрической лампочки?! И не нелепее ли выглядят книги (речь о книгах жанра реализма, разумеется), как раз с явным разделением на "добро" и "зло", без оттенков и нюансов, чтобы не то что поверить, лишний раз подумать не пришлось? Разве не повсеместно в художественной литературе, что во все происходящее на страницах книги предлагается поверить, или кто-то воспринимает все за святую правду жизни? Разве не с этого начиналась первая лекция о Джейн Остин? Не сам ли Набоков в главе о Диккенсе настаивал на роли писателя, как волшебника, который своим творчеством творит убедительные фокусы, то есть, его цель как раз заставить нас поверить в реальность всего им созданного? Почему же мы должны отказывать в этом праве Стивенсону?

Марсель Пруст "В сторону Свана"
Сложилось впечатление, что чем прочитать Пруста, гораздо сложнее его проспойлерить. Лекция Набокова будет строится на рассмотрении трех, определенных им, элементах стиля Пруста:
1. Богатство метафорической образности и многослойные сравнения.
2. Длинные и полные сравнениями конструкции фраз.
3. Переходы описательных частей в диалоги.
О нем можно много и витиевато говорить, восхищаться его необыкновенными стилистическими конструкциями, любоваться игрой красок настроений и заложенных контекстов, как любуются картинами импрессионистов, но буквально пересказать, например, в чем же состоял поиск утраченного времени, как бывало в предыдущих рассмотренных романах, оказывается, почти невозможно. Это то, что надо почувствовать самому.

Франц Кафка "Превращение"
Несмотря на достаточно бодрое рассмотрение самой известной повести Кафки, Набокову то ли она особа не интересна, то ли он снова позирует перед студентами, как его сложно впечатлить. Даже немного задевает его снисходительный тон, явно проступающий в этой части, мол, не все способны увидеть в этом рассказе нечто большее, чем "энтомологическую фантазию", ну что ж, очень жаль, а те, кто увидели, и в придачу, еще разглядели разницу с "ребяческим и безвкусным" "Джекилом и Хайдом", примите мои поздравления. Эти поздравления будут греть наше чсв всю оставшуюся жизнь.
Уже который раз делаю себе внутреннюю заметку, что нужно меньше принимать личностные заявления В.В. близко к сердцу, и каждый раз все-таки что-то находится, отчего "баба-Яга против". Не сдала бы я зачет по "набокововедению" с таким духом противоречия. Но сложно проигнорировать вот это:

Красота плюс жалость - вот самое близкое к определению искусства (не жирно ли, определять так искусство в целом?! - прим. рец.), что мы можем предложить. Где есть красота, там есть и жалость по той простой причине, что красота должна умереть: красота всегда умирает, форма умирает с содержанием, мир умирает с индивидом.

Вот надо так умудриться, что я обывательски считаю совершенно наоборот. Или Набоков так поступает принципиально, чтобы показать свою оригинальность? Земля - плоская, солнце - холодное, вода - сухая, вот такая я творческая личность. Разве не благодаря ли искусству, красота - долговременна (потому что громко будет утверждать, что прямо таки "бессмертна", ведь все можно уничтожить), она живет, пока живо произведение искусства запечатлевшее эту красоту, и какая тут жалость? Наоборот, радость, что была возможность поймать этот миг и сохранить его, что он не растаял бесследно во времени. Жалость, что в свое время, эта красота - умерла? Это естественный порядок вещей, что толку грустить о нереальных вещах? И даже нет смысла комментировать последнее утверждение, про "мир умирающий с индивидом", настолько оно примитивно и эгоцентрично, на уровне, как заявить, что солнце каждый день встает ради личного удовольствия В.В.
Но доберемся до Кафки наконец-то. Отношение Набокова к "Превращению" полностью пропитано жалостью. За строками повести, он видит тут жалкого, ущемленного жизнью австрийского клерка Франца Кафку, канцелярского жука, которого очень жаль. Через призму жалости и предлагает нам Набоков рассматривать повесть в целом, что проявляется как-то так:

Заметьте, какой он хороший и добрый, наш бедный маленький монстр. Превращение в жука, исказившее, изуродованное его тело, кажется, еще ярче высветило его человеческую прелесть. Его крайнее бескорыстие, постоянная озабоченность чужими нуждами на фоне ужасного несчастья выступают особенно рельефно. Мастерство Кафки проявляется в том, как он накапливает, с одной стороны, энтомологические черты Грегора, все печальные подробности облика насекомого, а с другой - прозрачно и живо раскрывает перед читателем его нежную, тонкую человеческую душу.

Не сказать, что такой подход к анализу плох, но мне казалось, что эти особенности образа Грегора Замзы видны и без "жалостливого" фильтра. Вид "доброго и хорошего" Грегора мы наблюдаем и понимаем во многом благодаря тому, что мы знаем чувства Грегора, заточенного внутри жука. Для нас, он продолжает оставаться человеком, только обращенным неизвестными обстоятельствами. Выводить тут "плохих" сестру Грегора, его авторитарного отца, слабохарактерную мать, не совсем верно в том плане, что они не знают, жив ли Грегор внутри этого огромного монстра. Со временем они теряют ощущение связи этого жука и их Грегора, для них он чужак, вытеснивший из мира их сына и брата, его поведение, как и сам Набоков признал, очень энтомологически достоверно, обманывает и их, заставляя поверить, что Грегора больше нет, а есть теперь только вот этот огромный, страшный жук, желания которого они не понимают. Так уж ли они плохи на самом деле? Они просто люди. Так уж хорош Грегор? Он такой, какой и был, только теперь он страдает от своего положения и его "выбеляет" наша жалость.
Своим озвученным выше мнением, я не претендую на истину последней инстанции, но под таким углом, картина показанная Кафкой видится мне более двухмерной, чем та одна сторона, которую предлагает Набоков. Хотя его некоторые "предложения" просто иногда поражают своим своим градусом самолюбования и преувеличенной важности:

У жуков под надкрыльями скрыты жиденькие крылышки, а, выпустив их, жук может преодолевать в неуклюжем полете многие километры. Любопытно, что жук Грегор так и не узнал, что под жестким покровом на спине у него есть крылья. (Это очень тонкое наблюдение с моей стороны, и вы будете дорожить им всю жизнь. Некоторые Грегоры, некоторые Джоны и Дженни не знают, что у них есть крылья.)

Всю жизнь буду дорожить, да. Внукам своим расскажу, чтобы и они дорожили.
Чтобы изменило в новой жизни Грегора эта возможность летать? Так ли она ему была нужна или его заботили несколько другие проблемы, душевного характера? Может, он и был прекрасно осведомлен о своих немощных крылышках, вот только потому, что внутри он оставался человеком, одиноким, беспомощным Грегором Замзой, эти крылья для него были не более чем рудиментами. Но, тут и очередное наше категорическое разделение во мнениях с Набоковым - где я вижу под панцирем жука человека, который как раз и осознает себя им, как никогда в жизни, В.В. склоняется к мнению, что все-таки в Грегоре животного начала больше, чем человеческого. Тут не обошлось и без замечания, уже озвученного в "Лекциях о русской литературе" - о том, какой же пшик вся эта ваша музыка, господа псевдоинтеллектуалы:

Не желая обидеть любителей музыки, замечу тем не менее, что в общем плане, с потребительской точки зрения, музыка является наиболее примитивным, более животным видом искусства, чем литература или живопись. Я беру музыку в целом - не в плане личного творчества, воображения, сочинительства, а в плане ее воздействия на рядового слушателя.

Что интересно, с этой точки зрения ведь можно рассматривать все виды искусства, в том числе и отделенные Набоковым литературу и живопись. Говоря словами Уайльда, "красота в глазах смотрящего", но в данном случае и в ушах, как в совершенно равноценном органе чувств. Но это личные контры Набокова с музыкой, когда человек свои недостатки выдает за облечения "голого короля". Этим повторным заявлением, Набоков лишь хотел подчеркнуть, что и Кафка придерживался того же мнения о псевдоискусстве музыки, и это, как бы было бы не неожиданно, козырный ход со стороны В.В. Мне приходилось читать в некоторых биографиях Кафки, что у того были сложные отношения с музыкой, но их сложно сравнить с таким яро отрицающим отношением, как у Набокова. Музыка была для Кафки той сферой искусства, которую он не понимал, но хотел бы понять. Он писал (не дословно), "я разбираюсь в любви также, как в музыке, (что саркастически означает, "не разбираюсь" - прим. рец.) и я должен довольствоваться самыми поверхностными впечатлениями, которые меня задевают" То есть, эти "поверхностные впечатления" Набоков вправе приравнивать к "животному уровню", однако, опять же не ради духа противоречия, сложно согласится, что это одно и тоже. Видите ли вы разницу в этих двух значениях, как явственно вижу их я?
В целом, лекция Набокова о Кафке, такой же пересказ сюжета, как предыдущие, только теперь в другом эмоциональном ключе - Набоков хочет, чтобы мы воспринимали "Превращение", не забывая, что это (аллегорическая) трагедия (никто и не спорит) и эту трагичность всячески афиширует. Интересно, не смотря на то, что по настоящему нового ничего представлено не будет.

Джеймс Джойс "Улисс"
Не удивительно, что эта глава, как тяжелая артиллерия, идет в самом конце. Если было тяжело читать импрессионичный анализ Пруста, то пересказ "Улисса", уходящего в поток сознания, вот не легче не чуть. Более того, Набоков обрубает читателю последний "спасательный круг" позволявший более не менее ориентироваться в "Улиссе" - он снисходительно фыркает на мифологическую основу произведения, дескать, она тут совсем не при чем, так, чисто поверхностные аллюзии.
Пересказ самого произведения не вносит какой-то ясности в понимание монументального романа, что наверняка, люди не читавшие роман, вряд ли захотят влазить в эти дебри. Все запутано, абсурдно и совершенно не понятно, и тем не менее, Набоков чуть ли не в каждой главе не устает подчеркивать, что перед нами "логичный и прозрачный Джойс". Лучшим советом бы было, просто взять сам роман и имея много времени в запасе, самому преодолеть этот кирпич, с большим вниманием прочитав сноски, чем лекцию В.В. уровня сайта Брифли.

Закончить хочется цитатой самого Набокова из послесловия о курсе лекций по зарубежной литературе в общем:

Знания, которые я стремился вам передать, в сущности, предмет роскоши

Тоже можно будет поведать внукам. Цените.