3.5 Педофил во время чумы

Вот и состоялась моя долгожданная встреча с одной из самых культовых новелл европейской литературы. Признаюсь честно, это тот случай, когда я ожидал намного больше того, что получил. Поэтизированная оратория погружения творческого человека в трясину смертельной деградации написана, конечно, красиво, но мне она представляется исключительно вычурной и надуманной, как впрочем, большинство произведений, рассчитанных на элитарную публику.

Можно вникать в проблемы стареющего, опять же, элитарного писателя Густава фон Ашенбаха, следить за его душевными и интеллектуальными экзерсисами, находить заложенные автором аналогии и аллюзии, но всё это безумно скучно. Как, впрочем, скучен и сам главный герой, чья жизнь и даже творчество являются вялыми, натужными и пустыми. Как же так может быть - пустое творчество? Да сколько угодно, графомания имеет массу видов проявления, представляя часто факт переливания из пустого в порожнее.

Даже названия произведений Ашенбаха намекают на их суть: "Майя" - иллюзия, неуловимость сущего, и "Ничтожный" - тут просто без комментариев. Бесплодная искусственная жизнь прошла точку своего апогея, невозможность дальнейшей реализации приводит героя к необходимости умереть. Все события его жизни с какого-то момента являются путем к смерти, он ведь всю жизнь мечтал "дотянуть" до старости, он чувствовал свою жизненную слабость, даже его строгая немецкая организованность и пунктуальность служили не для культивирования природного творческого плодородия, а для поддержания своего хлипкого нежизнеспособного эго.

Мир полон знаков - учат эзотерики - вот и Ашенбах получает такой знак - странного путника, встреченного в Мюнхене, за этой встречей последовали видения, предвещающие болезнь и смерть. Дальше Ашенбаха вела судьба, постоянно показывая ему его же ничтожность. Взять хотя бы "поддельного юношу", встреченного им на корабле, который так неприятно поразил его, но пройдет совсем немного времени и он сам попытается превратиться в подобного же "юношу". Или гандольера, который почти насильно увозит его в Лидо, и исчезает не дождавшись оплаты - оплата последует потом, Харону платят не деньгами, а то, что это был Харон - абсолютно очевидно. Отрицание себя преследует писателя всю дорогу и пору пребывания на курорте.

Апофеозом деградации звучит извращенная любовь Ашенбаха к польскому мальчику ангельской внешности. Известно, что этот ход Манн не выдумал, в основу здесь положена реальная история композитора и дирижера Густава Малера и его предсмертной влюбленности в 11-летнего мальчика. Эстетствующий писатель, придумывает себе преклонение перед совершенной красотой, но по сути дела он чувствует обычное плотское вожделение, превращающее его в потешного клоуна (все тот же визит к парикмахеру).

Реальность окружающая Ашенбаха все больше превращается в майю, а сам он - в ничтожество, погрязающее в гомосексуальной педофилии.Что касается предмета любви - Тодзио, то он тоже символизирует прекрасную, но слабость и недолговечность, Ашенбах несколько раз ловит себя на мысли, что Тодзио не доживет до старости, он случайно, но заглядывает ему в зубы, как лошади, когда оценивают её жизнеспособность.

Еще два аспекта, которые привлекли внимание. Первый - это место действия и фон, на котором оно происходит - чума. Как ни горько-иронично это прозвучит в условиях сегодняшнего дня, но снова эпидемия,и снова Италия. Увы, но невозможно не обратить внимание на эту литературную декорацию, превращающуюся в элемент реальности на наших глазах.

Второй - это крайне несимпатичное описание русской семьи, отдыхающей в Венеции, и мужчины с широкими лицами и крупными зубами, и женщины - рыхлые, и дети - добродушные, но некрасивые, и нянька - рабыня, хотя уже полвека как отменено крепостное право. Возможно, Манну где-то на европейских курортах и попадались несимпатичные ему русские, но элемент противопоставления прекрасного - польского и уродливого - русского - в новелле четко присутствует, автор не смог исполнить тонкий аккорд и сорвался на выраженную национальную антипатию. Но с другой стороны - спасибо ему за то, что он оставил русских в стороне от вектора, который предрек Европе и её цивилизации - однополой любви.