Оценивать эту книгу как художественное произведение очень сложно. Вроде как роман обозначен как "современная литература", не имеющая отношения к нон-фикшн. Но автор очень постаралась сделать повествование максимально рваным, напичканным вставками из прошлого и будущего, что это неминуемо повлияло на сюжет и его восприятие читателем. Поэтому, на мой взгляд, получилось ни то, ни сё. К примеру, пани Жабинская здесь то от первого лица говорит и действует, то демонстрируется глазами автора или хронографов разных лет выдержки. Ситуацию усугубляет тематика книги - тут такая история, что если ты оценил книгу низко, значит, получаешься злыдень (потомушто как можно не оценить подвиг людей, рискнувших всем ради спасения чужих жизней в период Второй мировой войны!) И, думается мне, Диана Акерман как раз на такой ноте и надумала сыграть. Потому что писать она не умеет.

С другой стороны, в книге есть много здоровых мыслей. Одна из них - это то, что человек с автоматом, какой бы противоборствующей стороне он ни принадлежал, во многих ситуациях диктует свои условия и пишет свои законы. Точнее, для него перестают существовать любые законы, как писанные, так и неписанные. Но оцените, как тяжеловесно это описывается, как смысл первой части предложения стирается за вычиткой витиеватых структур последующей фразы. И чтобы в итоге понять, что хотел сказать автор, приходится перечитать предложение целиком и вдумчиво. И даже не один раз! Да, тут можно сказать, что дело в твоем личном восприятии и размерах головного мозга, но - нет, совсем не в этом. Особенно если ты уже был внутри книги и знаешь, как она написана.

Одной из тяжких задач повседневной жизни на вилле была следующая: как сохранить в себе любовь и нужный настрой в обезумевшем, одержимом убийствами, непредсказуемом социуме? Убийцы каждый день проходили мимо них по территории зоопарка, смерть отбрасывала свою тень и на повседневную жизнь, и на деятельность подполья, без разбора настигала людей просто на улице. Само понятие безопасности съежилось до остаточных крупиц инстинкта самосохранения. А разум тем временем разыгрывал тревожные фуги и ставил пьесы, полные трагедий и триумфов, – как ни печально, страх смерти творит чудеса, заставляя разум сосредоточиться, стимулируя к творчеству и возвышая дух. Доверять предчувствиям кажется опасным только тогда, когда есть время на это «кажется»; в остальных же случаях разум включает автопилот и меняет элитный навык анализа на стремительные озарения, которые достает из папки «Вскрыть в случае опасности» и из старинного мешка иллюзиониста.

Впрочем, не знаю, кому пенять за это: автору или все-таки переводчику. В оригинал заглядывать у меня никакого желания нет. Как и читать что-либо, написанное Акерман.

И грустно за человечество становится, когда читаешь такое:

«Как такое варварство может происходить в двадцатом веке?!!!!!!» – спрашивала себя Антонина, и громкий крик неверия требовал не меньше шести восклицательных знаков. «Не так давно мир смотрел на Средние века с презрением за их грубость, и вот он снова здесь, проявляется во всю мощь, беззаконный садизм, не прикрытый обманными ухищрениями религии и цивилизации».

Замени "в двадцатом" на "в двадцать первом" - и будет актуально, и смысл не изменится... А век спустя можно подставлять "в двадцать втором" и так далее. Потому что дело не во времени, а в людях и в том, что внутри...