4.5 Святая наука — расслышать друг друга

Возможно, самый популярный очерк нашего самого "народного" писателя эпохи царизма. Народным Короленко я называю не без доли иронии, поскольку он стал самым известным литератором, вышедшим из среды народников, можно сказать, что он плоть от плоти народничества.

Революционер до корней волос, Короленко так и остался классическим "борцом за всё хорошее против всего плохого", он не упускал случая выразить протест то царскому правительству, то временному, то большевистской диктатуре. Такой образцовый классический оппозиционер, живущий по принципу "чем хуже - тем лучше", но когда наступает то самое вожделенное "лучше", оказывается, что оно еще хуже, чем то что было до этого.

Переругиваясь с Луначарским, терпя выволочки от Ленина, который когда-то называл его прогрессивным писателем, а теперь - "жалким мещанином", Короленко умер с расстройства, а заодно и от воспаления лёгких, пережив Октябрь всего на четыре года.

Очерк "Чудная" носит некую печать автобиографичности, в нем отразился образ Эвелины Улановской, двадцатилетней студентки-народницы, с которой Короленко вместе отбывал ссылку в 1879 году. Очерк можно понимать двояко, сам автор явно хотел показать, что народ и правительство не едины. Рассказчик - жандарм Гаврилов - проникается человеческим состраданием к политической ссыльной, отказывается видеть в ней преступницу , относится к ней "по человечности". Скорее всего, он даже влюбился в свою подопечную, хотя про это в очерке не звучит ни слова. Она же всячески противится принять его сострадание, открыто называя его врагом и относясь к нему соответственно. Только под давлением более мудрого и опытного ссыльного Рязанцева девушка соглашается преодолеть свою гордыню и увидеть в молодом жандарме человека, да и это она делает не ради Гаврилова, а ради своего друга, после того, как тот обвиняет её в сектантстве.

Но нам, знающим, чем разродится история Российской империи через каких-то неполных 40 лет после описанного, понятно, что Короленко писал не только о том, что знал и хотел выразить, но и о том, чего еще не знал, и во что верить наотрез бы отказался. Этот очерк о силе ненависти, копящейся в социальных слоях подданных империи, о той жуткой непримиримости, которая застит людям глаза и лишит их самой возможности услышать друг друга - слышны будут только выстрелы наганов да свист шашек.

И даже те, кто будет готов к диалогу и прощению, как жандарм Гаврилов, не смогут найти понимание у своих оппонентов, но вот обида - обида захлестнет и их. И к концу жизни Короленко "чудными" будут уже восприниматься не непреклонные революционеры, а люди, призывающие к примирению и прощению.