4

Читая "Сожжённую Москву", поняла, насколько неправ был автор аннотации к другому изданию этой книги, увидевший в нём "роман о подвиге, навеки оставшемся одним из ярчайших в российской истории", о героизме простых москвичей в годы Отечественной войны.

На мой взгляд, это книга о войне без подвига, войне во всей её жестокости и нелепости. Даже то, что должно было выглядеть героическим поступком, оказывается бессмысленной дерзостью. Война - это в первую очередь грязь и мерзость.

В сумерках вечера оттуда послышались странные звуки, точно там, на безлесном холме, рубили дрова.
— Рубят ноги мертвецам, — усмехнулся, подсаживаясь к Перовскому, Кудиныч, — сапоги сымают.
— Ну, так что же, — ответил, заплетая себе ноги, Базиль, мертвому все равно…
— А как ен еще жив?
— Кто? — удивился Базиль. Кудиныч опять оскалил зубы.
— Да мертвец-то, — сказал он.
— Полно, Семен, почти два месяца прошло.
— Не верите, барин? Давеча Прошка, Архаровых буфетчик, набрел в партии у Татаринова, что ли, на одного такого же убитого, ткнул его, этак-то на ходу ступней, а ен и охнул… жив! Мы к нему; чем ты, сердечный, жил столько ден? Я, говорит, ребятушки, лазил ночью, вынимал из сумок у настоящих мертвых сухари и ел.
— Куда же вы его? — спросил Базиль.
— Кого?
— Да этого-то живого?
— А куда же, — ответил Кудиныч, — ен все просил — прекратите вы меня, ради Христа, выходит — добейте; ну, куда? не все наши разбежались, авось его найдут и сберегут.

Это было в лагере у французов, а вот что происходит в русском партизанском отряде:

Фигнеру от начальства было приказано, ввиду начавшейся тогда оттепели, собрать и сжечь валявшиеся у этого города трупы лошадей и убитых и замерзших французов. Он, дав отдых своей команде, поручил это дело находившимся в его Отряде калмыкам и киргизам. Те стащили трупы в кучи, переложили их соломой и стали поджигать. Ряд страшных костров задымился и запылал по сторонам дороги. В это время из деревушки, близ Рославля, ехала в Смоленск проведать о своем томившемся там в плену муже помещица Микешина. <...> Путница видела, как огонь быстро побежал кверху по соломе. Вдруг послышался голос кучера: «Матушка, Анна Дмитриевна! гляньте… жгут живых людей!» Микешина выглянула из возка и увидела, что солома наверху кучи приподнялась и сквозь нее сперва просунулась, судорожно двигаясь, живая рука, потом обезумевшее от ужаса живое лицо. Подозвав калмыков, поджигавших кучи, Микешина со слезами стала молить их спасти несчастного француза и за червонец купила его у них. Они вытащили несчастного из кучи и положили к ней в ноги. Возок поехал обратно, в деревушку Микешиных Платоново. Фигнер узнал о сердоболии калмыков. Он подозвал своего ординарца.
— Скачите, Крам, за возком, — сказал он Авроре, — остановите его и предложите этой почтенной госпоже возвратить спасенного ею мертвеца.
— Но, господин штаб-ротмистр, — ответила Аврора, — этот мертвый ожил.
— Не рассуждайте, юнкер! — строго объявил Фигнер. — Великодушие хорошо, но не здесь; я вам приказываю.

И становится как-то уже неважно, кто свой, кто чужой - жаль и тех, и других.

Сложно увидеть границу между героизмом и жестокостью. Можно понять пленных крестьян, которые бросили в колодец охранявших их французов и заживо забросали землёй ("Они талалакали, талалакали по-своему, пока ребята заступами кидали на них землю, а там и стихли… "). Можно - мельника, который заживо сжёг французов, зарезавших его дойную козу и оставивших семью без пропитания. Но разве не жесток поступок крестьянина, который сначала поделился хлебом с голодным французским солдатом, а потом выстрелил ему в спину? Вроде бы следует восхищаться доблестью своих и ненавидеть захватчиков, но у меня этого не получается.

"Княжна Тараканова" - более лёгкий исторический роман о перевороте, который не мог состояться. Однозначного ответа на вопрос о том, кем была самонадеянная женщина, собиравшаяся поделить Россию с Екатериной II, читатель не получит, хотя, как мне кажется, автор всё-таки склоняется к тому, что "княжна" действительно была дочерью Елизаветы Петровны - или, по крайней мере, искренне верила в это. Самозванка или истинная наследница, она в любом случае не смогла бы удержать власть - слишком наивна, слишком вздорна и упряма, слишком доверчива. Она не говорила по-русски, не умела управлять и даже свои деньги тратила неразумно.

Но вторая часть книги представляет иной взгляд на княжну Тараканову - не самозванку, а просто несчастную, обманутую, преданную женщину, вынужденную провести остаток жизни в заключении, под неусыпным надзором двух солдат в камере. И если княжна - "наследница престола" просто противна, то княжну-арестантку, пусть всё такую же глупую и наивную, но страдающую, пытающуюся понять, кто она такая, и не желающую отречься от того, во что сама верит, действительно жаль.