Больше рецензий

AndrejGorovenko

Эксперт

Эксперт Лайвлиба

6 октября 2020 г. 11:51

412

4 Большая книга о великом романе

Кузнецов Ф. Ф. «Тихий Дон». Судьба и правда великого романа / РАН; Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького; Науч. ред. А. Л. Гришунин. — М.: ИМЛИ РАН, 2005. — 864 с.: ил.

Хорошими делами прославиться нельзя. Журналист и литературовед Феликс Кузнецов сделал в своей жизни много хорошего, но прославился (в далёком 1979 г.) как гонитель свободного слова – беспощадно раскритиковав самиздатовский альманах «Метрополь». Заслужив доверие партийного начальства, Кузнецов укрепил свои позиции в сообществе советских функционеров и со временем поднялся до поста директора ИМЛИ (Института мировой литературы имени А. М. Горького). На этой высокой должности он сумел удержаться с 1987-го по 2004-й год, при всех политических переменах этой сложной эпохи. Между прочим, именно Кузнецов запустил в оборот, в одном из интервью 2004 года, выражение «духовные скрепы», так полюбившееся потом обслуживающим власть пропагандистам.
картинка AndrejGorovenko
Феликс Кузнецов. 13 апреля 2015 г.
Но все грехи Кузнецова, сколько бы их ни было, спишет его книга о «Тихом Доне», в которую вложена бездна труда. В сущности, здесь подведены итоги противостояния подлинной науки и так называемого «антишолоховедения» — уродливого явления российской культурной жизни, взращённого в своё время Солженицыным и долгое время подпитывавшегося ненавистью либеральной общественности к Шолохову. «Злословие даже без доказательств оставляет прочные следы»; эта пушкинская формула справедлива для всех времён. Даже после введения в научный оборот рукописей 1-й и 2-й частей «Тихого Дона» авторство Шолохова эпизодически оспаривалось некоторыми нашими провинциальными историками и журналистами (да ещё и затесавшимся в их компанию странным персонажем из Тель-Авива, лишний раз доказавшим, что без евреев нигде и никогда не обойтись). Учитывая живучесть «антишолоховедения», обширное и многогранное исследование «Тихого Дона», предпринятое Кузнецовым, нельзя не признать актуальным.

Первая часть исследования посвящена анализу рукописей 1-й и 2-й книг «Тихого Дона», выкупленных в 1999 г. Институтом мировой литературы у скрывавшей их женщины за 50 тысяч долларов, выделенных Министерством финансов РФ. Сделка была очень странная: кругленькую сумму из госбюджета получил человек, владевший рукописью незаконно! Попрание известного западноевропейского девиза правосудия – pereat mundus et fiat justicia – здесь вполне очевидно. Кузнецов, в то время директор ИМЛИ, оправдывает свои действия ссылкой на позицию наследников Шолохова, фактически отказавшихся отстаивать свои права и поддержавших запланированную им сделку (с. 43). Любопытный факт: в своей книге Кузнецов забыл указать дату покупки рукописи (!), но не преминул упомянуть о роли «тогдашнего Председателя Правительства РФ В. В. Путина» и процитировать его «распоряжение» тогдашнему министру финансов: «М. М. Касьянову. Прошу рассмотреть совместно с Российской Академией наук и найти возможность решения данного вопроса» (с. 44, без ссылки на документ, содержащий эту неоднозначную резолюцию, и без даты). Ниже упомянута мимоходом (с. 46) дата первого отклика в прессе на приобретение ИМЛИ шолоховских рукописей: 26 октября 1999 г.
картинка AndrejGorovenko
Шолоховская рукопись, черновик

Книга Кузнецова, изданная в 2005 г., содержит между с. 96 и 97 вкладку из 16 листов мелованной бумаги. Здесь воспроизведены в цвете 32 избранные страницы шолоховских рукописей (годом позже рукописи были изданы факсимильно в полном объёме, т.е. сейчас доступны для изучения всем желающим поупражняться в текстологии). Анализ рукописей Кузнецовым весьма содержателен; особый интерес, с моей точки зрения, представляет история разработки Шолоховым генеалогии рода Мелеховых (с. 82-86). Вообще рост и развитие авторского замысла отчётливо прослеживаются. А вот выделить некий чужой «протограф», существование которого априорно предполагалось «антишолоховедами», рукописи не позволяют (что, впрочем, нисколько не мешает некоторым прохвостам ещё и в наше время об этом мифическом протографе рассуждать).
картинка AndrejGorovenko

Вторая часть книги Кузнецова отведена прототипам героев «Тихого Дона». Эта тема давно разработана донскими краеведами, и Кузнецов опирается здесь главным образом на опубликованные исследования, цитируя их чуть ли не целыми страницами; собственная его роль сводится к систематизации материала (в других случаях, впрочем, Кузнецов широко привлекает и архивные данные). Целая глава посвящена Харлампию Ермакову – ключевой фигуре в истории создания «Тихого Дона» (с. 129-190; ср. ниже 390-391).
картинка AndrejGorovenko
Харлампий Ермаков в 1927 г.

Если бы Ермаков не делился с Шолоховым воспоминаниями о своей бурной жизни, романа в известном нам виде попросту не было бы. Кузнецов показал это очень убедительно: «служивская» биография Григория Мелехова полностью заимствована у Ермакова, он же был основным источником сведений о Вёшенском восстании, ход которого описан в 3-й части «Тихого Дона» с поразительной точностью, причём именно на том участке фронта, где командовал дивизией повстанцев Ермаков. После соединения казачьих частей с Донской армией белых хорунжий Ермаков получил чин сотника, а всего через два месяца дослужился до есаула (высший обер-офицерский чин в казачьих войсках). Собственно, Ермаков и есть тот таинственный «белый офицер», которого упорно навязывают Шолохову в соавторы его враги, равно как и мнимые доброжелатели (вроде Мариетты Чудаковой, см. её длинные рассуждения на с. 434 – великолепный образец особо утончённой, по-своему даже красивой клеветы). Но всей этой публике непременно надо, чтобы «белый офицер» писал сам, чтобы Шолохов использовал не устные рассказы, а некий готовый чужой текст (тогда остаётся почва для обвинений в плагиате). Ясное дело, что о есауле Ермакове настроенные против Шолохова дамы и господа знать ничего не желают.
картинка AndrejGorovenko
Письмо Шолохова Ермакову от 6 апреля 1926 г., с. 1.

Ещё одна глава второй части рассказывает о судьбе Павла Кудинова – человека, руководившего во время Вёшенского восстания всей казачьей армией и выведенного Шолоховым в романе под его собственным именем. После разгрома белых Кудинову удалось эмигрировать, он долго жил в Болгарии, где и прочитал в1934 г. «Тихий Дон», обнаружив там самого себя в числе действующих лиц. Вот фрагмент его позднейших воспоминаний:

Читал я “Тихий Дон” взахлёб, рыдал-горевал над ним и радовался — до чего же красиво и влюблённо всё описано, и страдал-казнился — до чего же полынно горька правда о нашем восстании. И знали бы вы, видели бы, как на чужбине казаки — батраки-подёнщики — собирались по вечерам у меня в сарае и зачитывались “Тихим Доном” до слез и пели старинные донские песни, проклиная Деникина, барона Врангеля, Черчилля и всю Антанту. И многие рядовые и офицеры допытывались у меня: “Ну, до чего же всё точно Шолохов про восстание написал. Скажите, Павел Назарович, не припомните, кем он у вас служил в штабе, энтот Шолохов, что так досконально всё мыслию превзошел и изобразил”. И я, зная, что автор “Тихого Дона” в ту пору был ещё отроком, отвечал полчанам: “То всё, други мои, талант, такое ему от Бога дано видение человеческих сердец и талант!”. Скажу вам, как на духу, — “Тихий Дон” потряс наши души и заставил всё передумать заново, и тоска наша по России стала ещё острее, а в головах посветлело. Поверьте, что те казаки, кто читал роман М. Шолохова “Тихий Дон”, как откровение Иоанна, кто рыдал над его страницами и рвал свои седые волосы (а таких были тысячи!), — эти люди в 1941 году воевать против Советской России не могли и не пошли.
(с. 838)

При этом в шолоховском описании восстания, конечно, обнаружились частные ошибки. Резкое неприятие вызвал у Кудинова вымышленный образ полковника Георгидзе, который якобы планировал военные операции восставших. В реальной истории это делал сам Кудинов – простой 25-летний казак, ранее известный только личной храбростью («полный бантист», георгиевский кавалер первой степени). Трагическая судьба Кудинова, не миновавшего под старость сталинских лагерей, перенесшего множество иных невзгод, дотянувшего в жесточайшей бедности аж до 1967 г. и умершего всё-таки не своей смертью, имеет самостоятельный интерес.

Следующая глава второй части повествует о прототипах эпизодических персонажей «Тихого Дона». Здесь же приводится – причём как-то мимоходом – важнейшая информация об архивных источниках Шолохова: оказывается, в 1930 г. он получил разрешение ГПУ пользоваться всеми секретными документами, касающимися Вёшенского восстания. В финале той же главы – небольшой, но очень интересный экскурс в область донской топонимики. Итог очевиден:


«Тихий Дон» буквально соткан из реалий той жизни, которой жили земляки писателя, которая пропущена через биографию, память и душу М. А. Шолохова. И никого другого, поскольку роман насыщен огромным количеством таких подробностей, деталей, наконец, персонажей, реальных людей, явившихся прототипами многих героев, знать о существовании которых мог только человек, который прожил жизнь в этих местах. Эти реальные факты жизни, перенесенные воображением и гением писателя в роман и ставшие его художественной плотью, не вытравить никакой клеветой.
(с. 163)

Третья часть книги рассказывает об истории создания «Тихого Дона», о преодолении автором сильнейшего идеологического давления, о тяжкой борьбе за публикацию третьей части романа в полном виде (в конечном итоге понадобилось персональное распоряжение Сталина). Для меня особенно интересными оказались следующие разделы:
- О юности Шолохова (распространённые представления, носителем которых был и я, оказались полностью ложными, см. с. 340-346).
картинка AndrejGorovenko
Шолохов в молодости. Одна из самых ранних фотографий.
- О первой клеветнической кампании против Шолохова (1929 г.), оставшейся на уровне слухов и сплетен, однако серьёзно задевшей молодого автора, потребовавшего от руководителей РАППа создания специальной комиссии для разбора обвинений в плагиате (с. 427-430).
картинка AndrejGorovenko
Шолохов в молодости. Таким он был, когда привёз в Москву рукописи первых двух книг «Тихого Дона».
- О реакции на роман Шолохова в среде казачьей эмиграции (с. 465-470). Особенно интересный факт: казачий генерал П.Х. Попов, живший в Болгарии и прочитавший «Тихий Дон» в одно время с Кудиновым, догадался даже, что «автор не казак, — живёт он на Дону, казачий быт изучает» (с. 470).
- О взаимоотношениях Шолохова со Сталиным (с.512-524).

Четвёртая часть книги, составляющая 35% объёма её основного текста, полностью посвящена полемике с «антишолоховедением». Рыться в говне – занятие неблагодарное, особенно если говно не успело ещё окаменеть. Кузнецов не побрезговал выполнить эту работу, и за это ему, конечно, спасибо; но к первой главе данной части книги («Версия литературоведа Д*») у меня есть серьёзные претензии. Речь идёт о второй клеветнической кампании против Шолохова, инспирированной Солженицыным. Уже в начальной стадии (1967-1975 годы) это была настоящая феерия глупости и подлости; особенно отличились тогда модный поэт Андрей Вознесенский, литературовед И. Н. Медведева-Томашевская (вдова известного пушкиниста) и знаменитый диссидент Рой Медведев (кандидат педагогических наук, которого Кузнецов ошибочно принимает за «дипломированного историка», с. 580). Рассказывая о попытках всех перечисленных лиц очернить Шолохова, Кузнецов строго придерживается нейтрального академического тона, что совершенно неуместно и даже возмутительно (-1 балл в моей оценке книги). Здесь нужно было не показное бесстрастие в духе Тацита, а «ювеналов бич».

Но с музой пламенной сатиры
Не дружен Феликс Кузнецов,
И ярко показать бессилен
Дела глупцов и подлецов.

Более того – он их даже выгораживает! Директор ИМЛИ есть директор ИМЛИ, ему приходиться соблюдать известный политес: фан-клуб поклонников Солженицына многочислен и влиятелен, ссориться с этими людьми невыгодно и даже небезопасно. Поэтому роль Солженицына в травле Шолохова Кузнецовым не акцентируется, и основное внимание уделяется сочинениям его единомышленников. Самую пикантную деталь мы узнаём не из главы о зарождении «антишолоховедения», а много ниже, ближе к концу книги. И не из авторского текста, а из цитируемого на нескольких страницах письма автору Миры Геннадьевны Петровой (научной сотрудницы ИМЛИ, в прошлом помогавшей Солженицыну в его исторических изысканиях и морально его поддерживавшей). Хотя Петрова терпеть не может Шолохова, она априорно не приемлет стартовый опус «антишолоховедения», книгу Медведевой-Томашевской, которую даже «не удосужилась прочесть». По свидетельству Петровой, Солженицын не сразу нашёл человека, способного бездоказательно обвинить Шолохова в плагиате у малоизвестного писателя Крюкова:


...Александр Исаевич в начале 70-х годов сватал и меня на эту роль. Я отказалась, сказав о Крюкове — «не тянет», а о самой затее — «недоказуемо»
(с. 738-739)

Итак, идея уязвить Шолохова путём возрождения грязных сплетен 1929 года принадлежала Солженицыну, и он же выдвинул, хотя и не впервые, конкретного кандидата на роль якобы обокраденного Шолоховым писателя. Лучший друг Крюкова опровергал слухи о его авторстве ещё в1936 г. (с. 468), но Солженицын, видимо, этого не знал. Позже он утверждал, что идея обосновать авторство Крюкова принадлежала не ему, а Медведевой-Томашевской. Странно, что Кузнецов, человек отнюдь не глупый, готов эту версию принять (с. 549). На самом деле злосчастная вдова пушкиниста была лишь куклой-марионеткой в руках лицемерного проповедника «жизни не по лжи», который с поразительной лёгкостью прибег к клевете, как только ему это понадобилось для сведения личных счётов. Так действуют испокон века все умные негодяи, см. совет одного из антигероев Плутарха: «смело применять клевету и кусать… шрам во всяком случае останется» («Как отличить льстеца от друга», 24). Развивать и распространять клеветнические измышления лучше всего, конечно, чужими руками. Отказ Петровой от уготованной ей Солженицыным роли показывает, что для профессионала ситуация была весьма прозрачной («недоказуемо»). Заведомо недоказуемые обвинения не могут быть ничем иным, кроме как клеветой, и все антишолоховедческие штудии Медведевой-Томашевской изначально были просто-напросто упражнениями в клевете; чтобы принять предложенные Солженицыным правила игры, надо было быть либо очень глупым, либо очень гнусным человеком. Кузнецов почему-то возводит клеветнические измышления в ранг «недоказанной гипотезы»:


...Но необходимо было доказать эту гипотезу фактами, либо, проанализировав факты, — отказаться от нее, — если они не подтвердят эту гипотезу.
Не вина, а беда И. Н. Медведевой-Томашевской, что она ушла из жизни в самом начале этого пути. К тому же, работая в условиях экстремальных и, в основном, в Крыму, вдалеке от библиотек, она не смогла получать в должном объеме тот источниковый материал, который был необходим для окончательных строго научных выводов.
А стремилась она именно к ним. «Дело ведь не в разоблачении одной личности и даже не в справедливом увенчании другой, а в раскрытии исторической правды, представленной поистине великим документом, каким является изучаемое сочинение» — писала Медведева-Томашевская Солженицыну за месяц до смерти.
(с. 549)

«Экстремальные условия» — это персональная дача в Гурзуфе, но суть не в том. «Окончательные строго научные выводы» принципиально невозможны, если в распоряжении исследователя – один только метод внутреннего анализа текста, и Кузнецову, директору ИМЛИ, следовало бы это знать (практика показывает, что в руках разных людей метод внутреннего анализа текста даёт совершенно разные результаты; доказательны только результаты исследования сравнительно-текстологического, для которого у Медведевой-Томашевской не было материала). А что там она сама заявляла по поводу своих целей и мотивов, значения не имеет. Вспомним азбуку психологии: «Прибегайте не к истинным, а к благородным мотивам».

Кузнецов сообщает, что Медведева-Томашевская была уже тяжело больна, когда начинала работу над своей книгой, но тем хуже для неё: не всякий станет упражняться в клевете, когда пришло время подумать о душе. А если она, не успев или не сумев закончить взваленную на себя работу, в самом деле покончила жизнь самоубийством (о чём писал журналист Лев Колодный, а директор ИМЛИ деликатно умалчивает), то история сотрудничества этой несчастной с Солженицыным предстаёт перед нами как вариант классического сюжета о демоне-соблазнителе и его жертве. Исход всегда один: жертва гибнет душой и телом.

А «демон» получил то, что хотел: в 1974 г. неоконченная книга Медведевой-Томашевской была опубликована в Париже под его редакцией и с его предисловием (автора он обозначил странным псевдонимом Д*, якобы от конспиративного псевдонима «Дама», но, по-моему, от совсем другого русского слова, тоже на «д» и тоже из четырёх букв). Очень жаль, что Кузнецов не счёл нужным процитировать высказывание Солженицына на пресс-конференции в Стокгольме 12 декабря того же года:


Собственно, у нас в Советском Союзе ни один мало-мальски понимающий человек никогда Шолохова автором “Тихого Дона” не считал.

Спрашивается: какая была необходимость так разухабисто лгать? Если бы он сказал «ни один мало-мальски понимающий человек из моего ближайшего окружения», это было бы уже похоже на правду. И следовало бы ему помнить, что архивы хранят много интересных документов, в том числе и его собственное письмо Шолохову от 20 декабря 1962 г. Кузнецов в своей книге его приводит, и правильно делает – шила в мешке не утаишь!
картинка AndrejGorovenko

Посмотрим теперь, как атаковал Шолохова рой медведев (игра с именем известного диссидента не нова, но удержаться от неё трудно). Рой Медведев ничем не лучше Солженицына с его злосчастной марионеткой, но может показаться более оригинальным. Начинает он с критики самых слабых мест книги «литературоведа Д*», т.е. Медведевой-Томашевской, а заканчивает... принятием её главной идеи, с аргументацией прямо анекдотической (с. 566-573). Не брезгует сей автор и сочинительством чистой воды, и даже демонстрацией собственного бесстыдства: туманное выражение «по имеющимся у меня сведениям» (с. 589) в переводе на общечеловеческий язык означает «до меня дошли смутные слухи, которые я сейчас вам с удовольствием перескажу». Удивительно, что Кузнецов и здесь сохраняет бесстрастие и лишь мягко пеняет Медведеву на отсутствие «конкретных ссылок».

Дальнейшей истории «антишолоховедения», точнее – неуклонной деградации этого окололитературного направления, которое и начиналось-то вполне бесславно, Кузнецов уделил много места, выполнив эту неприятную работу очень качественно. И всё-таки читать эти главы тяжело, поскольку говно пованивает... Единственное светлое пятно – экскурс в область чистого литературоведения, многостраничные рассуждения о поэтике и языке двух очень разных писателей, Шолохова и Крюкова.

Хотя книга Кузнецова в целом очень хороша, рекомендовать её могу только тем, кто, подобно мне, перечитал «Тихий Дон» совсем недавно. В противном случае повествование может показаться чрезмерно растянутым и занудным, тем паче что композиция книги несколько рыхлая (я бы её решительно перекомпоновал). К тому же серьёзной редактуры явно не было: отсюда – забегающие вперёд полемические выпады против «антишолоховедов», повторы и даже одна курьёзная фактическая ошибка (в романе Мишка Кошевой не зарубил, как утверждает Кузнецов на с.686, а застрелил деда Гришаку). В примечаниях попадаются плохо оформленные ссылки (с. 744, прим. 55). Именной указатель безобразный; кто хочет знать, как он должен выглядеть в приличном научном издании – пусть обратится, например, к советскому Собранию сочинений Белинского (начала 1980-х годов). Если вспомнить, какой высокий пост занимал Кузнецов – делается страшно от осознания того, сколь низко пала в современной России культура научного издания.

К достоинствам книги относятся хорошая полиграфия и многочисленные иллюстрации: куча редких фотографий и 16 рисунков замечательного донского художника-самородка С. Г. Королькова (это был ровесник и хороший знакомый Шолохова, с его иллюстрациями «Тихий Дон» выходил вплоть до Великой Отечественной войны). В книге Кузнецова воспроизведены, видимо, только те рисунки, оригиналы которых хранятся в ИМЛИ, но вообще их множество, кому интересно – ищите в Сети; для примера несколько здесь покажу.
картинка AndrejGorovenko
Григорий и Аксинья
картинка AndrejGorovenko
В курене Мелеховых
картинка AndrejGorovenko
Кружок Штокмана
картинка AndrejGorovenko
Встреча Григория со Степаном Астаховым на фронте
картинка AndrejGorovenko
Григорий в глазной больнице беседует с хохлом-большевиком

Комментарии


Работы Солженицына не читал по данному вопросу, но с его драматургией знаком и по мне это полное г....,и никогда ему с Шолоховым не сравниться (высказываю свое личное мнение)


Монументально. Спасибо )


Очень интересно, спасибо за статью! И за рекомендацию этой книги, она совершенно уникальная, слушаю с просто огромным удовольствием.

А какие счёты у Солженицына были с Шолоховым?

И ещё, рассматриваются ли в книге вот эти 2 вопрос:а

Критики нашли у Шолохова ряд ошибок, которые можно трактовать как ошибки при переписывании с оригинальной рукописи, выполненной другим человеком. «Скипетр красок» вместо «Спектр красок», «Замок» вместо «Зимний» (дворец), «колосистый месяц» вместо «колёсистый месяц», «На площади» вместо «на пол-лошади» (то есть на полкорпуса лошади впереди), «снег доходил лошадям до пояса» вместо «снег доходил лошадям до пуза», «святой Дмитрий Сослуцкий» вместо «Димитрий Солунский» и прочее[50]. Опубликование «черновика» умножило число вопросов[51]:

Почему число исправлений так невелико?
Некоторые исправления трудно истолковать иначе как попытки разобрать чужой почерк, например: «У дома» — написано, зачёркнуто, исправлено на «у Дона». «Аксинья улыбается снова, не разжимая зубы» — написано, зачёркнуто, исправлено на «Аксинья улыбается строго, не разжимая губ».

Рудименты старой орфографии
В шолоховских рукописях, в целом написанных по современным правилам, остались следы старой орфографии: «следъ», «дедъ», «вахмистръ», «армія»[52]. Критики объясняют это тем, что по старой орфографии была выполнена оригинальная рукопись подлинного автора, которую Шолохов использовал. Есть случаи ошибочного прочтения слов, записанных по старой орфографии, например, слово «сѣрая» («серая», 2-я буква — «ѣ», «ять») превратилось в «сырая» («ѣ», написание от руки: «ѣ», принята за «ы»)[53].


Какие счёты у Солженицына были с Шолоховым? Во-первых, Шолохов естественным образом оказался в числе неприемлющих общественно-политическую позицию Солженицына (которая задолго до высылки уже трактовалась многими как антисоветская). Это озлобило Солженицына. Во-вторых, банальная зависть одного писателя к другому, менее талантливого к более талантливому.


Разбора данных конкретных текстологических вопросов я в книге Кузнецова не помню.
Аргумент с "рудиментами старой орфографии" настолько глупый, что его и разбирать нет нужды (Феликс Кузнецов, конечно, до этого не унизился). Эти рудименты вполне естественны для любого человека, учившегося читать и писать до 1918 года.
Между прочим, в СССР оставалось на руках у населения огромное количество книг, напечатанных до 1918 г. (что поддерживало неустойчивость правописания у частных лиц). Я сам помню супружескую чету, хранившую такие книги; в конце 1980-х гг. я у них Костомарова брал читать в дореволюционном издании.


Нет, не читал. Слышал, что именно Лев Колодный первым догадался, кто именно может хранить рукопись "Тихого Дона".


Очень наслаждаюсь книгой. Андрей, скажите, а есть столь же монументальные книги про Амурских казаков? И про другие исторические времена. Ивана Грозного, например. Да и вообще любые. Нравится, когда очень много линий в романе. Все исторические романы, что я читала до этого, были скорее повестями. Одна, максимум 3 линии. Поэтому они были мне скучноваты.