4 Раскрытие законов древнего эпического мышления

Делаю разбор по первой части книги, потому что дальше встречается уже теории автора к которым уже нужен дополнительный интерес.
У нас в православии есть иконы, литургия, там везде символы, получается, и житие должно быть символом?
Жития новомучеников у архим. Дамскина сначала как литературное увлекательное повествование, а дальнейшие тома уже больше исторических фактов, не так заметна личность святого. Здесь по схожему принципу с митр. Димитрием Ростовским, у него первые тома полны чудес, позднее он становится более критичным.
“у агиографа свои правила обращения с материалом, отличные не только
от правил современного нам мемуариста, но и от правил современного
агиографу летописателя, и задача критической агиографии состоит
в том, чтобы эти правила понять.”

Это не история, в древности делили на миф, сказку и эпос.
Миф реален для рассказывающего, но он за пределами времени, сказка нереальна, но поучительна, а эпос случился во времени, но это канон на который надо ориентироваться.

Эпическое житие принципиально не ставит перед собой задачи
рассказывать историю так, как ее увидел бы хронист. Сознание эпических авторов напоминает сознание авторов эпоса, и поэтому для созданного ими литературного жанра вполне применимо

“В развитии агиографической литературы Делеэ выделял три фазы:
1) сначала о мученичествах составлялись бесхитростные рассказы
современников, так получались Passions historiques,
2) потом, на волне расцвета христианского ораторского искусства
в IV веке, о святых стали слагать панегирики, которые
вносили много литературных искажений, но в целом стремились
верно, хотя и без критического осмысления, следовать
известным панегиристу фактам; не редкость, что через панегирики
до нас доходят древнейшие предания о некоторых
святых, источники которых, письменные или устные, были
доступны панегиристу, но недоступны нам1,
3) наконец, почти одновременно с панегириками и не без их
влияния, складывается следующий жанр агиографической
литературы—Passions épiques”
Образ мученика превращается в этой литературе в образ народного
героя, знакомый по эпической литературе. Мученика начинают
изображать как представителя высшей расы, который просто
не может потерпеть поражение. Поэтому и средства для создания
такого портрета мученика заимствуются из эпоса. Тому, что получается
в результате, Делеэ дает название Passion épique.
В отличие от панегирика, литературные средства привлекаются
здесь не для ретуширования портрета реальной личности, а для
создания портрета чисто литературного. Методы подобного агио-
графа во всем заимствуются из эпической поэзии—...минус стихи,
минус поэзия как таковая и талант, какой требовался бы для
реализации столь великого замысла. Отсюда чрезвычайная клишированность и монотонность Passions épiques, которая становится
характернейшим признаком этого жанра.
Вкусовые предпочтения ученых—последнее, вполне могло быть и так, что авторы этих мученичеств писали стереотипно
вовсе не по недостатку таланта, а потому, что их целью было именно
однообразие, следование некоторому ≪иконографическому≫ канону,
который был призван служить неким образом утверждению
культа данного святого. Отчасти это покажет и сам Делеэ в более
поздних работах, мы к этому еще вернемся.
Упреки Делеэ в адрес самого распространенного жанра христианской
агиографии, по сути дела, ничем не отличаются от распространенного
в его время взгляда на средневековую иконопись, в канонах
которой изображения мучеников были ничуть не менее стереотипными
и вряд ли напоминали бы их фотографии или хотя бы
фотороботы.
Чтобы оценивать качество работы агиографа, необходимо понимать
его цель. Делеэ, как мы только что видели, определил ее как
подражание языческому эпосу о героях.

Культ мучеников
Маккавейских стал связующим звеном между иудейским культом
мучеников и христианством.
Архаичностью ≪эпического≫ жанра—причем архаичностью вовсе
не ≪эллинской≫, а иудейской—объясняется и его столь малая
и столь шокирующая многих современных читателей незаинтересованность
в изображении человеческих личностей, и это несмотря
на то, что все Passions épiques посвящены каким-то конкретным
святым.
Это просто означает, что для ≪эпической≫ агиографии есть нечто
более важное и она стремится не отвлекать внимание читателя
на второстепенное и постороннее.
Для житий мучеников в высшей степени характерны как бы протокольные записи их допросов…Часто стилистика ответов мученика весьма задириста, а иногда и на грани приличия. Делеэ смог в нескольких случаях сравнить «протокол» допроса в житии с реально сохранившимся протоколом римского делопроизводства. Оказалось, само собой, что ничего общего: реальные мученики всегда старались отвечать разумно, показывая свою лояльность светской власти и всячески избегая «дразнить гусей»
Означает ли это, что агиограф сознательно врет?

Для агиографа, выдумывающего фиктивный протокол допроса мученика, пределы пространства, дозволенного для полета его «реконстуирующей» фантазии, существенно шире и евангельских норм

Символы — это единственный способ обращаться к массам. Символами говорят не только агиография или светская государственная пропаганда или, скажем, изобразительное искусство, — символами говорят даже телевизионные программы новостей (которые только очень наивные любители видеть жизнь через телевизор способны принимать за «сырую» информацию).
в системе общины, организованной вокруг какого-то культа, то содержание, которое доступно немногим профессионалам через посредство догматических, канонических или исторических трактатов, становится достоянием всех именно через агиографию — и в этом состоит важнейшая функция этого рода литературы, да и вообще всего культа святых. Выражаясь предельно кратко, агиография — важнейшее из церковных СМИ.
Несмотря на большое функциональное сходство со СМИ, агиография
пользуется своеобразным символическим языком, который требует специального
изучения.
Об этом и повествует данная книга.
Бывает, что привлечение светской литературы происходит на
уровне сюжета. Так, известный мировой сюжет о воссоединении детей
и родителей после многих лет разлуки и опасных приключений,
популярный в Византии благодаря роману Эфиопика Гелиодора
(III в.), а также некоторым другим произведениям, используется
сразу во многих произведениях агиографии.
Самые популярные ранневизантийские образцы—Мученичество
Евстафия-Плакиды и Житие святых Ксенофонта
и Марии